Подистова Лариса.
Лауреат первой степени в номинации "Уходит Прекрасная Дама..."
– Оплата повременная, – предупредил Трошников даму-гувернантку, вышедшую в прихожую его встретить. – Уж когда там ваша девочка наиграется…
– Я в курсе, – сдержанно ответила дама. – Алиса – трезвомыслящий ребёнок. Не думаю, что вы надолго задержитесь.
– Как хотите, – Трошников поправил накладную бороду и быстро глянул на себя в зеркало. Густые чёрные брови и военная выправка делали его этаким бравым, моложавым Дедом Морозом. – Моё дело маленькое. Я здесь, так сказать, по долгу службы.
– Со Снегурочкой было бы лучше, – гувернантка глядела на него критически.
– Ваших хозяев не устроили тарифы, – с нажимом сказал Трошников.
Дама поджала губы и указала ему на широкие двойные двери в конце коридора. Двери поблескивали импортной белой эмалью и позолоченными ручками. За матовым стеклом плескалось ласковое оранжевое тепло.
– Детская там. Мне нужно будет ненадолго отлучиться. Надеюсь, у вас серьёзная фирма, а не какие-нибудь халтурщики.
Гувернантка приоткрыла двери и расплылась в подчёркнуто радостной улыбке:
– Алисочка, посмотри, кто к тебе пришёл!
– Спасибо, – сказала Алисочка и окинула подарок совершенно взрослым, оценивающим взглядом. Трошников невольно передёрнул плечами, подумав, что таким взглядом кое-кто здесь окидывает и его самого.
– Тебе нравится? – спросил он. Девочка кивнула так, как будто делала одолжение.
– Нравится. А там у тебя что? – она указала подбородком на красный мешок.
– Подарки. Для других детей.
– Я хочу посмотреть.
– Не положено, – строго сказал Трошников.
Алисочка насмешливо покосилась на него.
– Ты не настоящий Дед Мороз! Тебя папа нанял. И куклу для меня он купил, а не ты! У тебя столько денег нету.
Трошников пристально посмотрел в её сердитое краснощёкое личико.
– Так-так, – сказал он, опускаясь на плюшевый пуфик и совсем не по-дедморозовски закидывая ногу на ногу. – И что? Твой папа тебя любит и хотел сделать тебе приятное. Чем же ты недовольна?
Он был рад, что не пришлось играть роль до конца. Ему не нравился этот дом и его хозяева. Даже Алисочка ему не нравилась, хотя он любил детей и у него у самого росли две дочки. Ему в последнее время часто приходилось бывать у людей, мягко говоря, небедных, но в этом доме слишком вызывающе пахло деньгами. Даже здесь, в просторной, как зал, детской, где на малиновых шторах были вышиты золотые бабочки, а с обоев глядели сладкими, как патока, взглядами, Микки-Маусы вперемежку с мишками Гамми. На кресле, небрежно сползая одним рукавом со спинки на сиденье, развалился пушистый розовый халатик. Со всех сторон таращились игрушки: мягкие, пластмассовые, заводные, фарфоровые… Они стояли, лежали и висели. На плюшевом диване со спинкой в виде глуповатой собачьей морды примостилось не меньше дюжины Кенов, Барби и Синди. Из голубых и розовых кукольных домиков можно было составить небольшой город.
– У тебя Снегурочки нет! – уличила Трошникова Алисочка.
– Ну, скажем, она заболела. Просты… То есть перегрелась.
– Неправда!
– Неправда, – со вздохом согласился Трошников. Он не любил врать маленьким девочкам. – Я работаю один. Но всё-таки интересно, какая тебе разница, настоящий я Дед Мороз или нет? Я в гости к тебе пришёл? Подарок принёс? Да, мне за это заплатили. Всё по ведомости, как положено. А тебе-то чего не хватает? – он едва удержался, чтобы не обвести детскую широким жестом.
Алисочку такая неожиданная и взрослая откровенность озадачила. Она с минуту сверлила Трошникова злым взглядом серых глазок. Щёки её сделались совершенно пунцовыми. Потом она выпалила:
– Настоящий Дед Мороз не продаётся!
Тут пришёл черёд Трошникова изумляться.
– Кто это тебе сказал?
– Сама знаю! А ты не настоящий! Уходи!
Трошников сдвинул набок красный колпак. Ему давно хотелось это сделать: в детской было очень тепло.
– Сколько, ты говоришь, тебе лет? – спросил он, разглядывая Алисочку с новым вниманием.
– Пять с половиной.
– Так-так… Скажи, пожалуйста, а вот если бы к тебе пришёл настоящий Дед Мороз… То что бы было?
– Не знаю, – после недолгого молчания шёпотом сказала Алисочка, и её глаза, только что излучавшие неподдельную ненависть, вдруг наполнились слезами.
– Эй, ты это зачем? – испугался Трошников. – Я, конечно, не Дед Мороз, но тоже не люблю, когда дети плачут. Покажи мне что-нибудь интересное, а? Это у тебя что? Железная дорога для Барби? Никогда про такое не слышал. И что, поезд правда сам ездит? А ну-ка, запусти! Так-так…
Балагуров позвонил часов в девять вечера, когда Трошников успел поужинать и почитать дочкам на ночь сказку про Муми-троллей. Жена заканчивала развешивать бельё в ванной, а Трошников сидел у телевизора, почти не следя за тем, что происходило на экране. События минувшего дня мелькали перед ним, как в калейдоскопе, и приключения киношных героев в результате казались надуманными и малоинтересными.
– Привет! – бодро сказал в трубку Балагуров и перешёл сразу к делу. – Ну, как – согласен?
Трошников тайком вздохнул. Он думал о предложении бывшего сослуживца, и оно ему не нравилось. Но на нормальную жизнь, как известно, одним честным трудом не заработаешь, особенно если тебя учили выполнять приказы, обезоруживать, убивать – и больше ты ничего не умеешь…
– Ну, чего молчишь? Тебе деньги не нужны? У тебя же две девки растут! Сейчас ещё ладно, а потом им тряпки понадобятся, красивая жизнь… И что ты им скажешь, когда они на французскую косметику просить будут? Что у тебя в кармане пусто? Разве они тебя смогут после этого уважать? А жене как ты в глаза смотришь, я вообще не понимаю! У неё шуба есть?
– Ну… есть.
– Тьфу! Норковая, я имею в виду, а не та дрань, в которой я её на днях видел! Не, ты чего-то в жизни не понимаешь, извини. Нельзя так к себе относиться! Мы достойны лучшего, брат. Нам эта страна кругом должна, так что не её вонючим законам мешать нам делать, как мы хотим. И если уж такая пошла продажная жизнь, то надо уметь продаваться задорого. Правильно я говорю?
Трошников отчего-то вспомнил детскую, заваленную дорогими игрушками, розовый халатик и сердитое личико с толстенькими красными щёчками. В сердце остро кольнула малопонятная жалость.
– Не пойду я к тебе работать, Серёга, – сказал он прежде, чем окончательность этого решения достигла его собственного сознания. – Извини.
– Дурак ты, Стёпа, – ответил Балагуров. – Ты думаешь, я это всем предлагаю? Я просто вижу, какой в тебе спец пропадает. Ты знаешь, сколько тебе с каждого рейса могут отстёгивать? Тебе такие суммы и не снились! И от любых проблем отмажут, если что. Я на серьёзных людей работаю, они словами не бросаются. Я тебе даже…
– Спасибо. Но я не пойду.
– Да почему? – Балагуров уже орал. – Объясни человеческим языком: почему?!
Трошников снова вздохнул, теперь уже громче.
– Настоящий Дед Мороз не продаётся.
В повисшей паузе ясно чувствовалось ошеломление Балагурова.
– Не понял, – осторожно сказал он.
– Сам не до конца понимаю, – признался Трошников. – Пока!
Он повесил трубку, выключил телевизор и ненадолго остановился у окна. Далеко внизу тусклым серебром блестели огоньки уличных фонарей, а над крышами домов плавало болезненное, красноватое городское зарево. Было видно, как через квартал мигает разноцветными неоновыми вывесками элитный ночной клуб; из-за поворота то и дело выныривали машины, в которых сидели похожие друг на друга мужчины в дорогих костюмах, а рядом с ними – тоже до странности однотипные женщины в норковых шубах.
Трошников с грустью подумал, что жизнь действительно прямо на его глазах превращается в большой шумный супермаркет, где продаётся и покупается всё.
Кроме, наверное, одного Деда Мороза.