У города сломался метроном.
Уже давно везде многоэтажки,
а у соседки, Корневой Наташки,
как прежде, голубятня под окном.
Дома у нас всего в два этажа.
Мы все тут – как родня-единокровки.
Наташку Конаныхин провожал,
а родила она двоих от Вовки.
Сосед Серёга, радостная пьянь,
по трезвой зол и очень бледен ликом,
а как напьётся, громко любит Вику —
орут, сцепившись, словно инь и ян.
И я, скрипя по лестнице домой
(потёртой, деревянной, в три пролёта),
принюхаюсь: картошку жарит кто-то,
а к ней, небось, селёдка, боже мой!
Наутро – тишь. Сосед в отходняке.
Сырая хмарь по комнате разлита.
И голуби дырдят на чердаке
то нежно и влюблённо, то сердито.
Я каждый день по улице иду,
любуюсь заповедником эпохи.
Вот сливы – диковаты, но не плохи.
Вон яблоки в запущенном саду.
Здесь теплится надежда на покой,
и двор описан яркою строкой –
подштанники, пелёнки да рубашки.
И если в мир, расплывшийся от слёз,
пришёл никем не узнанный Христос,
то он живёт в такой же двухэтажке.