здравствуй, конечно, располагайся, присаживайся поудобнее, я ждал лишь тебя все сто сорок восемь красно-коричневых дней. я успел разметить места для надрезов по своему позвоночнику, хотя знал, что ты справишься с этим гораздо точнее. хирургическая притязательность всегда была поводом нашей гордости, робость кролика перед удавом — моей безропотной участью, роял-флэш прятался только в твоём рукаве. я жду этих кристально лживых, насквозь пропитанных духами versace, отвратительных слов, жду их с тихой ненавистью, извращенной любовью, самоотверженностью искариота перед прыжком. говори, говори, говори, разрывай аорты, рассказывай, как тебе было плохо, рассказывай, что теперь ты сделаешь мне. как ты вскроешь веки лоботомическими инструментами, залезешь липкими щупальцами в мой обезвоженный мозг, перекроишь по своему подобию, по своим образа;м. ты шепчешь, что больше уже никогда-никогда не придешь, а я ставлю себе тысяча двадцать первый рубец — в твой тысяча двадцать первый последний раз.
здравствуй, конечно, соскучился, конечно, не было и не будет таких, как ты. только, пожалуйста, не смотри мне в глаза, пожалуйста, прекрати, мои зрачки начинает страшно мутить, я вижу в них лик, я постоянно вижу в них лик. он ухмыляется надо мной, он разговаривает на уровне инфразвука, он внушает, что тебя необходимо впустить. ты приходишь ко мне в тысяча двадцать первый последний раз, ты приходишь ко мне по бесконечно субботним дням, и я открываю двери с горьким вкусом полыни на языке, хотя не хочу открывать. пожалуйста, не смотри. пожалуйста, не вынуждай.
я столько раз пытался изгнать тебя, вычеркнуть, списать в комиссионку, как бесполезную рухлядь, проржавелую сталь велосипедного колеса.
мы оба знаем, что расхристанный че;ртями бог был не прав:
иуда всё-таки свят.
здравствуй. конечно же, ждал.
дьявол снова рассматривает моё лицо в деталях.
но я отворачиваюсь, не в силах встретить лишь твой
взгляд.
/ лисбет.