- Ну, Клещ, всего тебе доброго. Хоть и поёт братва ваша: "Десять лет как в сказке пролетело", я не хотел бы, чтобы ты снова уселся и ожидал конца очередной сказки, - сказал начальник колонии и даже пожал Клещу руку.
Получив в штабе документы и деньги на дорогу, Клещ медленно побрел по тропинке натоптанной рядом с зоной, вышел вскоре на автомагистраль и свернул к остановке.
Через полчаса он уже был на Большом острове и, поднявшись на третий этаж, позвонил
в одну из квартир:
- Вам кого? - спросила открывшая двери симпатичная женщина.
- Виталю.
- Виталя, к тебе!
- Глеб! Проходи, друган - сказал появившийся в белой майке
крепко сложенный парень.
- Как ты и отписал, подъезжать к зоне не стали. На днях приезжал Гвоздь из Новосибирска с двумя хлопцами. Кое - что для тебя оставил. Но это потом.
Свет! Звони Ксютке. Гость у нас. Сегодня как никогда нужны её эстетические вкусы.
- Звонюс-с-с, сэр, - улыбаясь, ответила женщина и прошла в другую комнату.
- Шпиганёшся ханочкой или пить будешь?
- Давай водки, - ответил Клещ и добавил - вижу, пояснения не нужны?
- Абсолютно. Мы давно тебя ждем. Нужны нам, вроде тебя, проверенные люди. А Гвоздь, сам знаешь, просто так рекомендовать не будет... Свет! Накрой столик здесь в комнатке.
В дверь постучали. Виталя впустил троих ребят с короткими стрижками и в одинаковых, с коротким рукавом рубашках. Пока Света колдовала на кухне, Виталя провел их в комнату напротив, а Глеб взял приготовленный Светой спортивный костюм
и пошел в ванную. Когда он вернулся, Виталя разливал водку.
- Видал хлопцев? Хорошие ребята, правдо без мозгов, - и, выдержав
паузу , добавил: - хотя их работа не требует особого интеллекта. Спортсмены в прошлом.
- Боксуны, значит, - сказал Клещ и запел: "Будешь ты казак душою и
крепонек лбом"
- Совершенно верно - перебил Виталя и, поднявшись из кресла, подал
ему стаканчик: "Давай, за свободу"
Когда захмелевший, Клещ сидел в кресле на манер буддийского монаха, у столика появилась красивая брюнетка с зелеными глазами.
- Вот и Ксюта. А это Глеб, познакомтесь, - сказал Виталя и поднялся
- Нам пора. До завтра, Глеб. А на все вопросы ответит тебе Ксюта...
- Вот, что, Ксюша, -заговорил Глеб, когда Виталя со Светой ушли, неси-ка себе самый красивый стаканчик, захвати в холодильники чего-нибудь выпить
и располагайся напротив, чтобы я мог созерцать тебя,как одно из самых прекрасных
произведений природы.
- Природы? А почему не Бога?
- А разве Бог есть?
- Не знаю, но сказать хочется, есть. А стаканчик найду и выпить найду... в своей-то квартире.
- В своей? А-а-а...
- Была Виталина, а теперь - моя.
Вскоре на столе появилась фигурная бутылка ликера, шампанское и блюда с холодными закусками. Ксюта наполнила стаканчики и спросила, устраиваясь в кресле:
- Сколько же ты там находился?
- На Золотых Песках? Маленько... Правда пришлось за это время пережить трех первых секретарей ЦК КПСС, не считая Горбачева. Ну, а если, как ты говоришь, Бог есть, переживу столько же президентов. За это и выпьем.
- Проснулся Глеб на широченной кроватищи, утопая в пуховых подушках, в постели, еще пахнущей женским теплом и духами. Веселые лучи майского
солнца заливали спальню, а в ванной слышались всплески воды и журчание крана.
- Вот налюбились... И в парихмахерскую сходили, и одежду подобрали,- послышалось сзади. - Иди умойся, пока будет готов кофе. Пьём, и в магазин.
- В какой магазин?
- Директора которого ты держишь в руках.
В замочной скважине загремел ключ, и в дверях появился Виталя.
- С добрым солнцем и маем в цвету, - улыбаясь, подал Глебу сумку из кожи.
- Считай! Пять лимонов и пушка. От Валентиновича, Ва-лен-ти-но-ви-ча, Гвоздя больше нет... Усёк? Остальное потом скажу.
- Бабки считать не буду, а что надо сказать, выкладывай
- Глеб! Ты же еще от свободы пьяный. Пока присмотрись. С людьми пообщайся, чтобы объективно принять решение...
- Выкладывай, - повторил Глеб.
- Вообщем так, - отхлебывая кофе, начал Виталя. - Если не хочешь остаться у нас, поедешь к нему в Новосибирск, это однозначно, синдикат у нас один. А лучше бы оставался, малышами рулить надо, троих ты видел вчера... и, помолчав, заключил: - Глеб, ты же голова...
- Была бы голова, из сорока пяти двадцать два не сидел бы. Но прежде к нему, обязательно, а там видно будет.
- В общем отдыхай и думай, а Валентиныч на той недели приедет сам, или сегодня в ночь с моими хлопцами можешь ехать. Решай, если что - позвонишь, Ксютка знает куда.
2
Буди, Ромаха, приехали, - сказал шофер и остановил "джип" у двухэтажного особняка.- Крепкий мужик, два флянца выжрал...
Глеб поднял голову, взял кожаную сумку, служившую ему в дороге подушкой, тяжело выдавил:
- Пиво дай.
- А вон и Валентиныч, - выпалил Ромаха и выскочил навстречу. Но тот не взглянув на него, пролетел мимо и схватил Глеба.
- Стоять! - буркнул Глеб и захрипел: - Помогать будешь, когда сейф
потащим.
- Ха-ха-ха! - загоготал Валентинович, - не сейфы будем таскать, а бабки возить в "мерсах" В багажниках.
Вечером они долго сидели на террасе и пили шампанское. Валентиныч рассказал Глебу о старых знакомых, многие из которых уже преставились по разным причинам.
- А Кочу-то видишь?
- Да видел как-то... Не хочет работать с нами. Система, видите ли, не та. Реформы, как в государстве, так и в нашей жизни. Разве не так? Один он,
как перст отмороженный. В ообщем не в контакте мы.
- Где он живет?
- Увидеть хочешь? Здесь, завтра покажу, недовольно закончил Валентиныч.
- Система-то действительно темная... "крыши" какие-то, "бригады"
Тот "крутой", тот не "крутой" Пока я круче Ксютки в горизонтали никого не встречал.
- Ты не гони, Глеб! Постарайся эту систему понять и занять в ней своё место. Ты же не Тяни-Толкай, а значит - и голова одна, а если ей не думать, то потеряешь её.
Он как бы всплюнул и допил из фужера.
3
Валентинович остановил "вольву" у самого подъезда.
- Этаж третий, квартира сорок. Если сам дома, то маякнешь с балкона. В семь за тобой заеду.
- Братка! - заорал Коча и обхватил Глеба за шею.
- Гвоздь внизу. Отпустить надо.
- Марина! Там новый русский внизу, махни ему с балкона, пусть чешет.. А ты, что с этой камбалой катаешься?
- Зачем ты его так?
- Да ну его! Ты садись, садись!
- Он же с нами пайку жрал в краслаге.
- Не знаю, братка, то ли время людей меняет, то ли люди время, только все дерьмом стали, кроме нас с тобой.
- Ты что несёшь. Перепил что ли?
- Да ты сам скоро убедишься. Прикинь, я контейнер вскрыл на железке, а ко мне не мусора с разборами нагрянули, а бультерьеры.
-Какие бультерьеры?
-Да эти, в кожах, с перстнями на пальцах. Поехали, говорят, с нами. А тут, как на зло, Мариха из кухни вышла. И ей говорят, чтоб собиралась.
Сейчас, говорю, сейчас поедем а сам поменьше которого за патлы выхватил и
барабанник в ухо... Веришь, нет, весь обосрался. На завтра сам подкатил и помиловал. Да я отсидел столько, сколько этим мопсам от пиз... до Гвоздя. Держу
теперь на крайняк три гранаты. Боюсь только Мариху терять, а так... любая бестолковка, что пепси-кола. Весь этот мир со всеми его благами не стоит единого волосочка этой необыкновенной женщины, сердечко у которой больше моей головы.
Мать меня так не любила в моем безоблачном детстве. Сколько раз попадал в ситуацию, где надо поступать так, как мы всегда и поступали, и не могу. Как наяву
вижу: стоит и смотрит глазоньками своими в душу мою кошачью. И не могу ни ударить, ни выстрелить. Видишь, ушла тихонько и не слышно. В спальне сейчас. Богу своему молится. Она с ним, как мы с тобой разговаривает... Ладно, шагнем до "комка", пойло купим и...
- Стоп, Вадим! Водку пить не будем. Две шампанских я привез. Выпьем за встречу и на этом - как плиту на могилу. Добро?
- Ты что, и попить со мной не желаешь?
- Я тебя как брата люблю и огорчать твоего драгоценного человека
не буду.
- Хорошо сказал, годится.
- А вы Глеб, наверное? - как колокольчик прозвучал голос Марины.
- Тот самый, - подтвердил Коча.
- Таким я и представляла вас по рассказам Вадима.
Пока Марина собирала на стол, Глеб внимательно наблюдал за ее движениями и думал: "Она и впрямь, как классическая соната - ни убрать, ни прибавить. Откуда эти глаза, как окна таинственного храма, распахнутые в этот не предсказуемый мир,
который не раз нас с Кочей приводил в трепет? Откуда власть, которая поднимает её над этим миром и побуждает его взглянуть на собственное ничтожество?
- И все же это допьем, - прервал его размышления Коча.
Долго они говорили, оставшись одни, вспоминая былое и рассуждая о настоящем.
В кухню вошла Марина и, взглянув в глаза Глебу, сказала:
- Можно, я за вас помолюсь
Не дожидаясь ответа, положила на его голову свои маленькие руки, творя молитву. Глеб закрыл глаза и почувствовал, как спина его покрылась испариной, а по позвоночнику сверху вниз пробежал неестественный холодок. Когда молитва окончилась, он открыл глаза и услышал: "Бог любит тебя! Он стучится в твое сердце. Впусти Его, и Он исцелит твою душу"
С этой минуты они с Мариной стали на "ты"
- Вадик, я до Вали пошла, не теряй. А ты, Глеб, приходи к нам в воскресенье, в церковь пойдем...
Вскоре приехал Валентинович.
- С Кочей ясно, работать не будет, а для тебя, Глеб, я всё устрою.
Я тебе обязан не только жизнью, но и за срок, на который ты крутанулся за фуфломета, который чуть было не отправил меня последним этапом к предкам.
- Жизнью-то ты обязан Коче. Если бы он тогда не опередил эту суку,
Гвоздь Валентинович, тогда бы плядский топор отсоединил вашу шляпку. А мне Коча только соху спулил, а я с ней мусорам запалился. Прежде, чем тебя завалить, фуфлыга кумотдел в курс поставил. Я только из слесарки - и вот они... На мне и
остался прикуп.
- Почему это вытекает только сейчас? - задыхаясь прошептал Гвоздь и, схватив стакан, вылил в рот его содержимое.
- А что нужно было разнести по зоне? - на вопрос вопросом ответил Глеб. - Поехали.
4
Располагаясь в особняке на террасе, Глеб предложил:
- А может водки на сон?
- Водки так водки, - легко выдохнул Валентинович и спрятал шампанское в стол.- Так и живу в этих палатах один. На самом деле, как в самой худшей могиле. Порой такая тоска звериная выползает из всех этих комнат, а по чем
она? Не знаю... А все это окружение, которое ты видел, - шкурки продажные. Сожрут при случае и посолить забудут. А радость моя единственная - семья бомжей, которым я отдал половину первого этажа, они и ведут хозяйство. Полюбил я их, как родственников за простоту и открытость. Давай выпьем, а то расчувствовался что-то. Собраться бы нам, как в годы былые, когда наше братство ни на что не
менялось. Коча, Валёк-Питерский, помнишь, кассу-то у инкассаторов сняли? Валька
жаль... Два раза мусор по нему из "тэтэхи" - наглухо, сразу, ты только и перехватил у него кассу.
- С которой чуть не утоп в Ангаре. Повезло, дед в лодке путний попался. "Куда, товарищ бандит, плыть прикажете?" - "Давай на ту сторону!" А он хохмит, халера. "Хорошо, что не в Енисей. Бензина не хватит.." А как перевез
спрашиваю, сколько платить-то. "Давай,- говорит, - чтоб на новый мотор хватило, а то следующий раз на этом не уйти будет, сильно старый..." Путевый дедок, я бы и
сейчас его узнал, если встретил. А помнишь Черемхово? Начальник базы-то обмарался?
- Пока на дачу везли, все окна открывать пришлось. Обгадился-то он еще в кабинете, когда Коча "полмакара" ему в пасть запихал. Не умеет он по-другому. Не так давно одному из моих малышей наган в ухо вставил. Сам я не дегустировал, но, говорят был запах.
- А у меня нет печали по прошлому. И жизнь вашу новую, как и свою старую, еще утром ненавидел. Но как помолилась над головой моей грешной половина
Вадимова, что-то изменилось. Может поэтому я и решил уехать в Ангарск.
- Вот так же она и Кочу испортила. Колдовка что-ли?
- Хорошая она какая-то. На неё глядя, не станешь отрицать Бога.
- И ты засвистел, кажется?
- В церковь меня пригласила в воскресенье. Давай сходим. Может там и узнаешь, по чем тоска-то твоя звериная. Вдруг душа-то твоя не совсем сдохла
и тоскует по Богу.
- Иди ты в жопу, Глеб!
- А ведь в жопе-то мы оба и, как я понял давно. А если и есть разница, то это как раз то, что я хочу вылезти из неё, а ты залезть глубже.
- Пей да спать ложись. Пересидел ты однако, паря. В цер-рковь!
Какой ты божественный сделался. Я-то думал, ты мне Вадика поможешь вернуть, а это херувимчик с тремя гранатами тебя дураком сделал, не гранатами, разумеется, а чарами своей Василисы Премудрой. Э-э-эх! Если бы вы мне помогли... Через год бы зелёный включили: Москва - Владивосток...Секёшь?
- Сколько не секи, а из говна огня не высечешь.
- Все, спи, пока я тебе по рылу не дал!
- Тогда-то я тебе искру точно высеку.
5
- Глеб, а ведь правда жить захотелось, - сказал Вадим,. когда они возвращались из церкви. Вначале как-то тяжело было, особенно когда, как его, проповедник, что ли, говорит к собранию, а сам на меня глядит и как обо мне чешет... Ой, думаю,
лучше бы по рылу заехал.
- А я размышляю над козлами и овцами, когда говорили об Иисусе, грядущем в мир, чтобы разделить нас и поставить одних по правую сторону, а других
- по левую.
- А что размышлять-то? Мы хоть паршивые, но овцы. Он же нас принял
в стадо своё. Козлы и пусть размышляют.
- Прикинь, - перебил его Глеб, - если бы где-нибудь на зоне или
в "крытке" мы держали этот квак?
- И все же многие могли бы понять правильно. Разве мы мало там встречали умных людей?
- Стоп, Андроп! А не ты ли на днях говорил, что все дерьмом стали, кроме нас с тобой?
- Так это на днях было. А теперь я новая тварь. Так он и сказал служитель-то: "Старое прошло, теперь все новое." А ты кто, чтобы напоминать мне грехи, которые простил Бог?
"Си-и-и-ить..." - со свистом затормозила знакомая "вольво"
- Вы, как два близнеца чапаете. Садитесь подвезу, - посмеиваясь и
распахнув дверку, сказал Валентиныч - Я только что из Читы вернулся. По делам бегал. Гости у меня. Тобой, Глеб, интересуется симпотявая особь, даже болезненно, как мне показалось.
- Ксюша!? Давай до тебя.
6
У входа в особняк их встретили, Виталя, Света и Ксюта.
- Останься , Ксюша - сказал Глеб, когда стали подниматься по лестнице. - Пойдем в садик, я тебе Марьины Коренья покажу. Они, когда расцветут,
на тебя походить будут.
- Господи! Лирики-то... Стихи не писал в школе?
- Нет.
- А я писала, про любовь, хотя так и не знаю, какая она... Ладно, оставим, мы же сюда не дружить пришли, правда? Я лично приехала увидеть тебя. Никак меня не хотели брать, но я настояла, когда узнала, что ты не приедешь к нам
и здесь не останешься, а уедешь в Ангарск. Виталя-то и подумал, что я смогу повлиять на тебя, и меня взяли. Но мои расчеты против их планов. Неужели они не видят, что ты белый ворон в черной стае. Я это поняла сразу. Женись на мне хотя
бы на год. Возьми меня от сюда в Ангарск. Стань причиной, по которой я могу изменить свою судьбу. Не хочу, понимаешь? Ложь, одна ложь, и ничего кроме лжи да страха животного, от которого все эти люди безнадежно неизлечимы. За исключением,
разве что, твоего друга. Мужественный он человек. Слышала, как он говорил некоторым о тебе. Друг, настоящий.
- Боже! Но кто сказал, что Тебя нет! - заорал Глеб и, схватив её в охапку, затараторил: - Ты же сказала все и даже больше, о чем я и хотел говорить с тобой... Женюсь! Сейчас! Под этой черемухой, умоляя Господа Бога моего зарегистрировать наш брак на небесах не на год и не на всю оставшуюся жизнь, а на веки вечные, только Ему и ведомые. Домой! В Ангарск! Там нас дожидается настоящий дом, построенный моим прадедом. Я ведь писал Зойки, сестре старшей "Продай дом" -
"Нет" - ответила она, - дом твой, сам и продавай. Дом! Наш дом! Хор-ро-ший!
Когда на террасе Глеб объявил: "Поздравьте нас с браком", Виталя расплылся в самодовольной улыбке. Но услышав, что молодые уезжают в Ангарск, стал выкрикивать нечленораздельно: "работа... учет... не уволим..." А Света посмотрела на Глеба глазами, полными необъяснимой благодарности.
- Хватит истерики! - как отрубил Валентиныч и обнял Глеба.
Света спросила о квартире и даче.
- Плевала я на их, - ответила Ксюта, - могу прямо сейчас написать на тебя дарственную.
- Зачем, - вступил в разговор успокоившийся Виталя, - куплю за разумную цену. Только как тебя будет рассчитывать фирма... Не знаю...
Когда Валентиныч увез Вадима домой, Глеб и Ксюта вернулись в садик.
- И все же главной проблемой остается Светланка, - с грустью сказала Ксюта. - Сестры мы кровные. И нет у нас никого больше.
- А что Света? Умна, красива, ребенок, муж деятельный... Что еще-то искать.
- Счастья, Глеб. Маленькое человеческое счастье. Страх в котором она живет, побуждает носить её лицемерную маску и создавать видимость супружеской
благочестивой четы. Виталя настолько ей противен, что она принципиально не дает ему детей. А Славик, которого ты у них видел, вылитый Феликс - бич, со дня открытия моего магазина очищавший мусорные ящики от бутылок. Причем он это делал с таким достоинством и аккуратностью, что если бы кто-то захотел лишить его интеллигентности, то обнаружил бы свое невежество под каким бы строгим костюмом его не таил. Оказалось, что он со Светланкой учился в институте, потом преподавал в музыкальной школе, а после её приватизации остался без работы.
7
- Олег, а ведь Вадим-то с Мариной на следующий год в Ангарск переезжают. Может
и ты надумаешь? Собрались бы на родимой улице Олежка Колобов, Вадька Невзоров, да
Глебка Власов... А все прошлое, как пушку от ствола до пружины, и - по разным помойкам.
- Что-о-о! - рявкнул Валентиныч, но перехватив взгляд Ксюши, смутился.
- Зачем пушку-то? Вернуть мог бы.
- Это после того-то, когда понял, что оружие опасно не только в руках трусов и дураков? Кажется посадку объявили... Привет Вадиму с Мариной.
Ксюта обняла Олега, а Глеб взял чемоданы:
- Бог любит тебя, Гвоздь!
Не оглядываясь, пошел на выход к самолету.