Ничего не останется, Мэри.
После нас - хоть потоп. Он уже
Заливается в окна и двери,
Хотя мы на шестом этаже.
И твои бледно-алые губы
Превратятся в беззлобный оскал,
Мои руки - пусть тонки и грубы -
Не найдут. Если б кто-то искал.
Нам любая работа, по сути,
Развлекать в похоронном бюро
Мертвецов, что зовут себя "Люди",
И людей, что погибли давно.
Станем черными сгустками нефти,
Станем выхлопом в пробке машин,
Будешь из целлофана пакетик,
Я - пропиткой для пошлых картин.
Ничего не останется, Мэри,
От задумок, иллюзий, идей.
Растерзают, растащат как звери
Эти паводки мертвых людей.
Обнародуют чуть исковеркав,
Перепишут, запикают мат.
Скажут "Он так любил человеков!
И ни в чем, никак не виноват!"
Хочешь, Мэри, оставим послание
Для очистки, так скажем, души?
Вы умрете. В свободе, в заклании,
Поднимаясь к верхам из вершин,
На заправке у автомобиля,
Рядом с девой иль парнем мечты,
С новым приступом моды и стиля,
И в дырявых галошах в глуши,
На собрании скотского босса,
Дома под натяжным потолком,
Глядя на цвет фигуры из воска,
Или вмазавшись чьим-то шприцом.
Так что делайте все, что хотите.
Нам плевать, мы уже за чертой.
и не хватит ни звуков, ни литер,
Передать вам совет наш простой.
Этот стих - меланхолия, Мэри.
После нас - хоть потоп, он уже
Заливается в окна и двери,
Хотя мы на восьмом этаже.