топор схватив, беснует мертвую тушенку
мясник.
вчера в кино любовь сводив, румян сегодня, полон сил -
работа в радость в наслажденье.
летят кишки,
в крови весь хладный пол,
улыбка на устах,
и в грязно месиво
он искренне влюблен.
свистят шальные пули у виска
у младшего по званию бойца.
прильнув к земле,
в окопе,
чуть дыша,
он ждет момента
вылезти и на ошметки разнести врага!
обойму расточить, и с криком хриплым броситься!
догрызть остатки жизни рукопашно,
но вчера
он нежно гладил волосы на фотопленке матери.
и горькая слеза, как вязкое домашнее варение текла.
священник слово божье льет сегодня с нескрываемым стыдом.
ему в колени бросился народ и наровит губами прикоснуться
его божественных перстей.
и за себя, и за детей,
и за живых, и за умерших - чтобы лучше всем былось.
однако,
он вчера с такой же страстию хлестал во всю, до самых нежных мест
сиротку настеньку, что при дворе церковном с юных лет,
фасады церкви летом украшала, а по зиме его заросший пах губами ублажала.
вот светский вечер вам.
богема бродит тут и там
по ярко-броским коридорам какой-то выставки.
стоит по центру мастер места - художник видный.
шарф наперевес бокала шардоне изысканно и строго дорогого.
к нему подходит наивно, будто восхищенный всем, народ,
и наровит блеснуть своим богатством слова, знаний и чего еще он хочет.
в ответ конечно масса точек.
художник знает все!
с надменностью Творца, он разъясняет положенье,
и королевским тоном открыто дрочит сам же на себя.
хотя вчера,
он добирался до бродяжьего притона, там на окраине, по транспорту - конечная, где все друзья,
просить взаймы деньжат на край батона и дозы свежей пару грамм.
в любом раскладе нахожу я общее.
делить и злиться дело Божее.
а нам положено смириться.