Я сейчас скажу двадцатилетним
О том, что пережить им не было дано.
О том, как каждую весну монмартрский ветер
Вывешивал сирень под маленьким окном
Невзрачной комнаты, казавшейся нам раем,
Где мы с тобой сошлись однажды по весне
В том доме, где ты стала мне родная
И счастье наше расцвело вполне,
Где, я трудился голод проклиная,
А ты позировала обнажённой мне.
О богема, о богема.
Счастливых лет не омрачала тень.
О богема, о богема.
Хоть не было еды на каждый день.
Ходили мы в кафе,
В котором каждый вечер
Себе подобных видели людей,
Каким платить за ужин было просто нечем,
Но каждый к славе шел дорогою своей.
Когда ж в каком-нибудь бистро
Горячий вкусный ужин
За счёт своих картин мы заказать могли,
Отогревались у печи от зимней стужи
И о поэзии дискуссии вели.
О богема, о богема.
Мы пленены твоею красотой.
О богема, о богема.
Насколько мы талантливы с тобой.
Иногда всю ночь перед мольбертом
Я отходил от форм, начертанных вчера,
Стремясь согласовать по новым меркам
Очерченность груди и линию бедра.
Работа эта длилась до рассвета,
До первой чашки кофе с молоком,
Когда в потоке утреннего света
Смеялись мы, гордясь своим трудом.
Если ты нынче озарён любовным светом,
Значит потом всю жизнь ты будешь им ведом.
О богема, о богема.
По двадцать лет тогда счастливым было нам.
О богема, о богема.
Дух времени внимал нашим мечтам.
Однажды оказавшийся нежданно
В местах, где прежде жил, где старый адрес мой,
Я на пути к нему сбивался постоянно,
Ошеломлённый улиц новизной.
Тех улиц, что ещё не изменяясь,
В дни молодости видели меня.
Увы, по лестнице поднявшись, убеждаюсь -
Не существует больше студия моя.
От вида нового Монмартра я печалюсь.
О том, что вымерла сирень, жалею я.
О богема, о богема.
Былые сумасшедшие года.
О богема, о богема.
Теперь она не значит ни черта.