Фёдор Толстой, «американец».
Дядюшка графа, Льва Толстова,
Фёдор Толстой, был «знаменит».
Не как поэта, там, какого.
Знали его. Конечно, нет.
Толстой, прославился в то время.
Как, самый «знатный» дуэлянт.
На этом, он построил имя,
В тех сводках – главный фигурант.
И им – одиннадцать, убитых,
А сколько раненных – не счесть.
Вот, и отстаивал он в этом,
Свою сомнительную честь.
И друг его Фаддей Булгарин,
Его – характеризовал:
«Для всех – соперник был опасный,
Он очень хорошо стрелял.
Он фектовал великолепно,
Рубиться, и на саблях мог.
Фигурой, был, отличной, слеплен,
А по душе он был – игрок.
И был прекрасно образован,
И несколько знал языков.
Бездельником был образцовым,
Дружить с ним было нелегко.
Брутальную имея внешность,
Любимцем женщин был всегда.
Типичный вроде лев, он, светский,
(Хоть, не совсем типичным стал.)
Татуировки себе сделал,
И, экзотические все.
Змеи и птицы, там на теле,
И их показывал он всем.
И эти его «птички – змейки»,
Появятся на теле том,
После всех путешествий, неких,
В «Америку русскую». Там.
Именно после этих странствий.
Он прозвище, то - получил.
«Американец». Оно сразу,
К нему прилипло. С ним - почил.
Зачислен в полк элитный был, он,
В «Преображенский». И вот там,
Через два года – открыл счёт, он,
Своим дуэлям. Драться стал.
Раз, отчитал его полковник,
Он дисциплину нарушал.
Он плюнул на мундир. Дословно.
Тут - поединок. Трибунал?
От трибунала – удирает,
В первую «кругосветку», он.
Там, к Крузенштерну попадает,
«Надежда» шлюп, теперь, как дом.
Сбежал сюда от наказанья,
С «Преображенского» полка.
Брат – тёзка должен быть в команде,
Вместо него Фёдор попал.
Он спровоцировал тут, ссоры,
Среди команды. Зло шутил.
И с капитаном вёл раздоры,
И пьянствовал даже в пути.
Купил он раз, на остановке,
Орангутанга. Приручил.
С ним нарушал все установки.
Глупостям всяким научил.
На островах, тогда ж, Маркизских,
Тело своё Фёдор «покрыл»,
Татуировками. Гордился.
А для чего? Причину ж скрыл.
Довёл священника до «ручки»,
Вдрызг напоил однажды там,
Придирками его замучил.
И издеваться над ним стал.
Лежал на полу пьяный «в стельку»,
Тот Гедеон. Был - с бородой.
Фёдор устроил ему «Мекку»,
И издеваться стал над той.
И вот, Толстой, ту – припечатал,
К полу палубы сургучом.
И «Госпечатью», ещё ж, кстати,
«Оформил», так же сгоряча.
Проник в каюту Крузенштерна,
С орангутангом. Куплен – им.
Что для него, так характерно,
И стал там баловаться с ним.
Он там взял чистый лист бумажный.
Чернилами его залил.
(То, обезьяне всё покажет)
Вышел, и дверь тут же закрыл.
И тот залил все документы,
Чернилами. Став, подражать.
Последним актом стало это,
И капитан решил: «С сажать!!
Толстого высадят в итоге,
Те, на Камчатке: «Пошёл вон!»
А тот же сразу «ноги в руки»,
Добрался до «Америк» он.
Со слов Толстого – он возглавил,
Индейцев племя. То – едва ль.
Скорей всего, считать, то, вправе,
В Америке – он не бывал.
Он, через месяцы вернулся,
В Россию. Но, отправлен был:
«Куда подальше». Подвернулся,
Нейшлотский гарнизон. Там жил.
А въезд, в столицу, скандалисту,
Тогда уже был запрещён.
То, для него, как пыткой чистой,
Была тут жизнь со всех сторон.
Война тут вскоре разразилась,
Русско – шведская, была та.
Толстой в сраженьях очутился.
Прослыл героем граф тогда.
Он проявлял храбрость и хитрость.
В разведку часто там ходил.
С заданием справлялся быстро,
Не раз беду предотвратил.
За подвиги – графа простили,
В «Преображенский» полк вернут.
«Штабс – капитана» званье дали,
Вознаграждение дадут.
Но, не прошло, увы, полгода,
Как, двое сослуживцев, им,
Смертельно ранены. Всё это,
Дуэлей результат, был, с ним.
Разжалуют «американца»,
До рядовых. И вновь - «сошлют».
В его имение. Не – драться!
В Калужское. Отдых. Уют.
Но, стило на нашу землю,
Наполеону, там, вступить.
Конечно, граф уже не дремлет,
Отправится врага, он, бить.
Одев солдатскую шинельку,
Он с рядовыми стал ходить,
На бой с французами. Бил метко.
Решили его наградить.
В боях он этих отличился,
«Георгиевский крест» дадут.
Полковником с войны вернулся,
В отставку вышел уже тут.
Страстям своим он вновь предался:
Женщины, карты, и - дуэль…
О поединках слух разнёсся,
В них легендарным всегда был.
Однажды стал он секундантом,
Князя Гагарина. А тот,
Зашёл перед дуэлью этой,
Еле графа смог разбудить.
Как, оказалось, перед этим,
Граф спровоцировал тогда,
Конфликт с обидчиком, из света,
И вызов на дуэль, он, дал.
И в шесть утра с ним «расквитался»,
Теперь же сладко почивал.
Он с чистой совестью заспался,
На лёгкий случай уповал.
С ним познакомился, и - Пушкин,
Это было уже в Москве.
В карты играл Пушкин «немножко»,
Граф - «передёрнул». Пушкин - в гнев.
Заметил шулерство, то, Пушкин,
На это, возмутился он.
«Да, я сам знаю это» - тут же,
Ему – Толстой. Но, в резкий тон:
«Но, не люблю, чтоб замечали,
Мне это!» - скажет тут Толстой.
Претензии, те – возмущали,
«Какой - то тут юнец, а - то ж!»
И запустил граф слухи в свете:
«Пушкина будто высекли…
Произошло, мол, действо это,
В секретной части МВД».
С тех пор поэт только и думал,
О мести, за обиду, ту.
Но, он всё время был вне дома,
Мешали ссылки его, тут.
По словам близкого же друга,
Пушкина, Алексея Вольфа, то:
«Готовился к дуэли долго,
В стрельбе стал упражняться, тот.
При этом он твердил там хмуро:
«Этот меня всё ж не убьёт!
Убьёт другой. Он – белокурый,
Пророчество колдуньи, то».
В «Сыне Отечества», Толстого,
«Картёжным вором» обзовёт.
Поэт. Тот, не простит, такого,
Свой остроумный «вирш» пришлёт.
«Примером ты рази, а не стихом пороки,/
И вспомни милый друг, что у тебя есть щёки».
Но Пушкин всё ж не унимался,
Через четыре года там,
В « Онегине» уже читались,
В черновике, слова, тогда:
/… клеветы/ Картёжной сволочью рождённой».
В печати же – «вралём рождённой».
После ссылок, прощённый Пушкин,
Вновь возвращается в Москву.
И друга отправляет тут же,
К Толстому: «Вызов объявлю!»
Отправлен – Сергей Соболевский,
К «Американцу», с вызовом.
На поединок. В форме резкой,
Чтоб вызвать на дуэль того.
Дело ж уладилось. Случайно.
Толстого не было в Москве.
То, помогло - чрезвычайно,
А если б получил ответ?
Впоследствии, их помирили,
Похоже, что Толстой, тогда,
Стрелять в друга не собирался,
Своих друзей. Кем Пушкин стал.
Своё, и годы тут «чинили»,
Ведь, дерзновенный тот юнец,
Тот «стихоплёт». С кем зацепились,
В «Поэта» вырос, наконец.
Таких «врагов» Толстой обычно,
Там перекрещивал в друзей.
Потом читал уже сам лично,
Произведенья почти все.
Зеркально действовал и Пушкин,
В «Онегине» перекрестил:
Толстого, из «враля» - «другом надёжным»,
Ленского, секундантом, стал.
«Американец» колоритный,
В произведеньях культовых,
Русской литературы видной,
Упоминался часто в них.
На Грибоедова «обижен»,
Показан в «Горе от ума»,
Там Репетилов - (слова ниже),
Такое, про него дать смог:
«…Ночной разбойник, дуэлист/
В Камчатку сослан был, вернулся алеутом/
И крепко на руку нечист…»
«Что на руку нечист, неправда!»
А Грибоедов объяснил:
«Речь, в передёргивании карт, это»,
«Так бы ты там и написал!
«А то, подумают что Фёдор,
Серебряные ложки, там,
Ворует со стола, удобно ль?»
Граф пошутил, на то, тогда.
Племянник, дядюшкой, гордился ж,
То, Лев Толстой. Писал тогда,
(Портрет дать ему постарался)
Каким, Толстой виделся, там:
«Помню его прекрасное лицо, бронзовое, бритое,
С густыми белыми бакенбардами до углов рта и
Такие же белые курчавые волосы. Много бы хотелось
Рассказать про этого необыкновенного, преступного
И привлекательного человека».
И Лев Толстой в «Войне и мире»,
Войны, героя, показал.
Бородино. Долохов - имя.
И в «Двух гусарах». Турбин стал.
«Лишь, дураки – говорил часто,
Играют на счастье, лишь» – он.
Но, сам попался раз, на это,
В ловушку. Денежки – на кон!
Платить ему же нечем было,
И вот, видя тоску его,
Тугаева Авдотья. (Вместе жили),
Цыганка сразу – до него.
И та, с расспросами пристала.
« Ну, чем ты можешь мне помочь?»
Но, та, допытоваться стала,
Всё же спасти его не прочь.
Граф отмахнулся, да и только,
Цыганка вечером ушла.
Дознавшись о размере долга,
Всю сумму утром принесла.
А на вопрос его, та скажет:
«Мало ли ты мне там дарил…
Помочь тебе, мне очень важно,
Хочу, чтоб ты меня любил».
Ради него цыганка эта,
За ночь продала свои, там,
Все бриллианты. И за это,
С ней обвенчался он тогда.
Толстой же, счёт своим дуэлям,
Не вёл обычно никогда.
Число ж убитых, в нём засело,
Одиннадцать их, было там.
Жена родит ему - двенадцать,
Детей. Одна дочь доживёт.
До годов зрелых доберётся,
Прасковью её назовёт.
Возмездием, считал, несчастья,
Толстой, сам - за дуэли все.
За все свершённые убийства,
Что бог кару - за, то, несёт.
За каждого уже ребёнка,
После их смерти этот граф,
В блокноте специальном тонком,
Имя вычёркивал с тех жертв.
Писал рядом со своей жертвой,
Слово - «квит». За дитя своё.
Считал, что справедливо это,
Хотя, их - до того убьёт.
Когда ж, «одиннадцатый» помер,
(Прелестница, в семнадцать лет),
Что счёт закончен, он, так понял,
Угрозы дитю больше нет.
И граф сказал тогда: «Ну, браво!
Ну, слава богу, будет жить,
Мой цыганёночек курчавый…»
Так, там, оно и вышло, ведь.
Его последняя там дочка,
Как - утешение ему.
В старости будет близкой очень,
Он под конец – примерный муж.
Впредь на дуэлях он не дрался.
До самой смерти уж своей.
В «1846-ом» - скончался…
На руках дочери своей.
Священник, «обряжал» что, графа,
Который рядом умирал:
Сказал, что исповедь там, правда,
Очень долгой тогда была.
Что, редко он встречал такое,
Раскаяние у людей.
Когда уже после «такого»,
Пред богом каялись, так, те.
С такой был верой, в милосердье,
Божие, за свои грехи.
Замаливал он их усердно,
Чтоб не уйти совсем плохим.
---------------------
Толстой Фёдор Иванович(1782-1846 год)
Граф дрался на первой дуэли в17 лет,
В 1803 году поплыл в первую «Кругосветку».
1808год -(Русско- шведская война). С Пушкиным
Познакомился Толстой в 1819 году в 37 лет.
А Пушкину было – 20 лет. Приятели Толстого, как и
Пушкина были – Пётр Вяземский, и Василий Жуковский.
Похоронен на Ваганьковском кладбище.