Смотрит бабушка: все ль пучком?
Глазки – шильца, и нос – крючком.
А под окнами молодняк
Демонстрирует походняк.
У кого-то в пике махалово,
У кого-то в руке бухалово,
У страдающих отходняк.
И, как уксусная эссенция,
Каплет сверху на них старушенция:
«Что же топчетесь вы под окнами?
Провалились бы вы! Подохли бы!»
И понятный ее сарказм
Разбавляет юнцам оргазм.
Все, что отроки натворили
В состоянии эйфории –
Это режущий уши мат,
Что для бабки ни пня не значит
И по оному кто и плачет
Если – это военкомат.
Но несбывшиеся корнетики
Ни бельмеса в сей арифметике,
И в эклектике, и в эстетике,
Особливо когда в умат.
А могли бы освоить "феню",
Как умел Мериме Проспер,
Но по воле небесных сфер
Не послал им их гений фею:
Что ни слово – отнюдь не перл.
И пока половина буйствует,
То другая с лица не та.
И похмельная маята
Не гусарит и не буржуйствует.
Впрочем, бабкиной антипатии
Не убыло б от той апатии.
И старуха, как с помелом,
Цедит, шамкая: «Поделом!»
И, наверное, ведьма думает:
До чего же вы все убогие!
Что в контексте геронтологии
Равносильно тому, что дуба нет
И под прессинг сей и балласт
Эта грымза его не даст.
Так в означенном повествовании
Их плетется сосуществование,
Как в романе «Отцы и дети».
А понеже тинейджеры эти
Полагают, что не состарятся,
То над бабкиным «вот я вам!»
По натуре своей не парятся
И гуляют по головам.
И не знаешь, куда пойдешь.
И не знаешь, чего найдешь,
Ибо нет такового перечня.
ЧТО калоша и старая перечница,
Если главное – молодежь?
Бабка смотрит в свое окно:
Все не в радость ей, все ей в тягость.
Поругаться – одна лишь благость.
Все минуло давным-давно.
Старой тошно вот так скучать,
Всю бы кодлу убила, чать!
Это возраста, блин, издержки,
И эмоции неизбежны,
Это времени все печать.
Ну, а что соплякам безмозглым?
Им же в падлу тянуться к звездам.
На повестке – бабло да секс,
Ну – еще силикон и ботокс,
Прочим грузом не озаботясь,
Смотрит в мир поколенье «некст».
Старикам на таких ворчать,
А таким от себя торчать.
Что добавить еще? Про цацки?
Рыла скроены по-кабацки.
Что закончено – не начать.
Бабка смотрит в окно на молодь.
Сохнет дуб, под которым – жёлудь.
Остальные не здесь висят
На откорм этих поросят.
Бабка выплюнет в кружку челюсть,
Что ей взять, а тем паче – дать?
А себя переступишь через –
Что же доброго завтра ждать?
Под окном у мегеры – черти:
Где почтенье, взаимность, такт?
Невозможно найти контакт.
Это запах войны и смерти.
Где билет? Нет билета, – пропуск.
На убытие – пополнение.
Непонятное поколение…
Мост разрушен, осталась пропасть.
Порвала Ариадна нить.
Берега не соединить.
Старость – женская форма лоха,
И в гробу не бывает раций
Для сближения генераций.
Все до ужаса просто плохо.
Но у мира закон таков:
Несближенье спокон веков.
Молодежь на жаргоне шпарит,
Это бабку едва ли парит:
Зимней розе не до жуков.
Молодые порталы метят,
А луна на кварталы светит
И за сумерками айфон
Создает погребальный фон.
Лица юных внизу не томны,
Над которыми окна тёмны,
Будто нет уже их – окон.
Это год длится и не год,
И не взломан пока что код.
В вековом противостоянье
Где же бабка? Повис замок.
И не зябко. И не комок.
Правят время и расстоянье.
И таким же, по сути, боком
Светят тыщи таких же окон.
А под окнами молодняк
Пиво пьет и поет блатняк.
2016