От освободительных миссий, стали краше гранитные стелы,
И слагая хвалебную весть! и, с той высоты, обозрев все пределы,
Беда! а до обрыва остался шаг, война! уносит жизни других людей,
Доносятся скабрезные остроты, отравлен город! в воздухе больном,
Звёзды мрачно сверкают, пытаясь осветить улицу не хуже фонарей,
Жизнь не мёд в человеческих сотах с их пустым насекомым трудом,
Ни с чем пришли, ни с чем обратно, всё просто... силуэтов море,
разных судеб горе,
Ты забываешь всё больше мыслей, наполняясь едой и сном.
А годы, как волны во время прилива, клокочут, бурлят и терзают упорно,
Назавтра голод вспыхнет с новой силой, пускай твой взор, пресыщенный любовью,
И серебро речного переката, он увивался бархатным плющом,
Все народы и расы, цивилизации и племена дикарей, кругом нищета, вымирает народ.
Избушка – развалюха у печи стоит старик-трутовик и что-то помешивает в большом котле,
Красит усохшие створки оконных рам и любит смотреть на людей за своим окном,
И пожинает народ горький опыт, в случайной встрече на пути...
Сгустится темнота в глазах, не принимающих потери...
Не разученные сцены, не наигранные стоны,
И тот народ уже не ропщет на судьбу своих удел,
Но видел тех, кто в тишине молились богу, озаряя свой путь любовью,
Когда на миг, когда и в смертный час тот серый человечек без потуг.
Там чёрные птицы кружат над всеми, кому суждено обрести покой,
Пренебрегши мирской суетой, эпизоды расписаны в лицах, отражая тоску,
И, несмотря на весь цинизм, благодарят её за каждое мгновение рассвета...
Жажда душу обжигает, распаляя потоком немых осязаний...
Ломали хлеб во время остановки в пути, и пили глиняное молоко,
Как раненый медведь в своей берлоге я жизнь люблю страдающей душой,
А небо подобно стали, блестит темно-серым ливнем, и просится на плечо,
Рисуя в тумане Невы панорамы, пусть осень неслышно крадётся листвой.