Течёт речушка мелководна в таёжном пермском уголке,
В одном из мест она проворна, в другом — хозяюшка в тоске.
На перекатах песни водит, на ямах — мать-игуменья;
Молитвы шепчет, ладан топит, цвета — шаг до безумия.
Туман над речкой плыл клубами в предрассветный дивный час,
Благостью красот, шумами тайга целила душу в нас.
В это утро так же было, душу правил красотою,
Сосны мне шептали мило: "Парень, будь самим собою".
Я, внимая их твореньям, взором выпивая святость,
Все унынья, утомленья погружал в лекарство — в радость.
Там гора была напротив очерком неясная,
Как бы ни был я юродив, знал, что "Горка красная".
Вот туман стал расходиться, и увидел я зарю,
А на горке, словно лебедь, церковь ярко белую,
С золотыми куполами, на макушке крест стоял,
А под нею алый камень церковь всю огнем объял.
Нет, не слышал я набата, колоколов не лился звон,
Видел, полыхала горка, пламя ползало ужом;
Замер я в немом испуге, жаль Царь-птицу, красоту,
К ней тяну навстречу руки, вызволяю, сироту,
Только ноги почему-то, в землю будто бы вросли,
Шепчет мне земля: "Покуда пыл свой, парень, утоли.
Что ты рвёшь свои удила лебедь белую спасать?
Вдаль смотри и стой, дурила, разум будем исцелять".
Я смотрю и каменею, солнце брызжет, дышит лес,
А Царь-птица в апогее дымкой плещет из небес.
Улетела ввысь Царь-лебедь, память для души зерцало,
Из крапивы с лебедою лира фатум мне связала.
И могу без опасенья верить в чудеса и сказки,
Лебедь-церковь во спасенье на заре омыла глазки...