В сумерках теплится окошко – в сторожке доживает дед.
Едва заметной тонкой стёжкой проложен одинокий след.
Круг небольшого огородца чуть покосившийся плетень.
До неглубокого колодца – недалеко. Не каждый день
он ходит по воду с манеркой - на поясе, ведро - в руке .
Немного надо – мыть тарелку, да суп спроворить в котелке.
Один. Откуда? Кто ж то знает… когда и как сюда попал
он никогда не отвечает… О жизни - крохи - рассказал.
Давно уже картошку съели, что он в колхозе собирал.
Давно те гвозди поржавели, которым он варил металл.
И уголёк сожгли по топкам, что выдавал он «на гора»…
Давно не поднимал он стопку – ушла разгульная пора.
Давно по свету разлетелись кого любил и обнимал.
Давно и дети повзрослели (а внуков бог ему не дал).
Он сам простые поздравленья себе писал и доставлял,
(на Новый Год и День Рожденья) и с тихой радостью читал.
Старик прекрасно понимает: недолго – и «кондрат» придёт,
но вряд ли кто-то зарыдает… А мент врачиху приведёт…
И неглубОко прикопают; да, за муниципальный счёт.
Могильщик, имени не зная, фанерку с номером воткнет
и улыбнется через силу… Второй минует, третий год,
а на просевшую могилу никто скорбящий не придет.
Не приведет внучат-подростков, и не шепнет: «Отец, прости».
И тонконогая березка не будет в головах расти.
Sand