Я семнадцать раз носила стихи в Журнал. Тогда еще не было электронной почты и журналы принимали тексты прямо на бумаге. Надо было дойти до редакции, а журналы работали, как все учреждения. Надо было отпрашиваться с работы, поймать секретаря и передать ей пакет с рукописью. Секретарь записывал фамилию и называл телефон, по которому необходимо было звонить, чтобы узнать результаты.
Звонить всегда не хотелось, может быть потому, что я понимала – мои стихи вряд ли подойдут Журналу, а может быть потому, что я была столь неопытна и стеснительна и мне было очень тяжело из недр телефонной трубки услышать это тяжелое и мучительное слово - «отказ».
Иногда я отпрашивалась с работы и приходила лично, чтобы услышать ответ секретаря. Иногда звонила раньше положенного срока (обычно два-три месяца), и тогда телефонная трубка мне отвечала, что рукопись еще не рассмотрена. Бывало трубка требовала от меня какого-то мифического своего голоса, что я никак понять не могла, я просила привести мне пример своего голоса, и мне называли пять-шесть поэтов, стихи которых были на слуху, но я не понимала, почему у них есть свой голос, а у меня нет
Однажды я получила очередной отказ и стояла в переходе и плакала, люди мрачные и холодные проходили мимо меня и никому до меня не было дела. Я просто стояла в уголочке и плакала, слезы текли по моим щекам, и мне казалось, что я никому совершенно не нужна, не способна ни к какому делу и в голове копошились нехорошие суицидальные мысли, так мне хотелось быть напечатанной в Журнале.
Так я стояла минут двадцать и плакала, и ко мне неожиданно подошла милиционерша. Она уже давно наблюдала за мной из своего угла, и я зачем-то все ей рассказала, как я пишу и пишу замечательные стихи и ношу и ношу их в Журнал, а меня не печатают.
Милиционерша была молодая лет, двадцать, она почему-то погладила меня по голове и сказала, что у них в школе милиции выдают теплые валенки и форму, кормят бесплатно три раза и если закончить школу милиции, то потом можно поработать в метро или в детской комнате милиции несколько лет, а потом могут взять и участковым или следователем.
И эта ее непонятная сердечность, и это ее абсолютное непонимание меня и моих проблем так меня успокоили, что я перестала плакать, улыбнулась и пошла домой. Там я написала незамысловатый рассказ, который опубликовал Журнал.