белый, разбеленный снегом ветер летит,
и ни муки плоти, ни оковы закрытых век -
ничто этот холод не успокоит, когда воспалённый разум гудит.
снуёт, бредит от седого пуха, который несётся с рек.
с Москвы-реки, с её уродливой и чёрной руки.
на Таганке эта зимняя зола особенно холодна,
когда мы, молча, выходим курить в высокие закутки
этого страшного здания.
я уже не помню, почему моя речь так бесчеловечна
и где все мои слова. и не хватает никакого зрения,
чтобы охватить все чувства в себе и понять наконец-то,
почему так сложно быть другим человеком в своей голове,
единственной и именной, как тюрьма ну или же ракета.
в этой большой и тяжелый пустоте.