Мне надо было уехать на несколько дней к родным. Но куда деть нашу собачку Жучку. Кого только не упрашивал, все отказывали по разным предлогам. Но в конце концов Максимовна, наш технолог, нашла сотрудницу Тому, которая согласилась дней десять приютить собачку. Несколько раз я приводил Жучку к Томе домой, потом один раз не пришел через сутки. Это чтобы привыкала. Тома и ее сын, уже взрослый, были очень довольны собачкой. Да и верно. Жучка по роду дворняжка с дальней претензией на кавказскую овчарку и породистую колли. На вид небольшая, вся черная с белыми тапочками на лапках и белым галстуком на грудке. Одно ухо торчало постоянно, а другое упрямо надламывалось вверху. Хвост постоянно приветливо болтался в разные стороны. Больше всего в ней поражали глаза. Всегда веселые, ласковые, улыбчивые и сочувствующие. Иногда сидишь на диване в расстроенных чувствах, она подойдет, положит голову на колени мне и заглядывает в глаза. Умильные сияющие жизнерадостностью и ликованием, ее глаза постоянно говорили: «Ну что ты хмуришься. Посмотри как кругом хорошо, как весело, какая прекрасная жизнь…» И мордашка ее расплывалась в улыбке, а язык старался лизнуть в лицо. И эта собачья улыбка сочувствия к тебе, с участием к твоей неприятности, снимала усталость, огорчение и плохое настроение напрочь. Я начинал заниматься делами, а Жучка получала в награду любимую карамельку.
Это было на редкость игривое, веселое животное. Она часами могла играть с мячиком, подбрасывая его вверх, стараясь поймать на лету или кидаться вдогонку под мебель. А если закатит где не достать, то начинает жалобно скулить прося ей помочь. Любила танцевать на задних лапах за конфетку или куриную косточку. Или примется очертя голову бегать в кухню, потом под диван и под кровать и под стол. Итак раз двадцать. Очень любила когда я в эти моменты играл с ней в догонялки. Любила спать на белой простыни и потому постоянно старалась залезть к нам на кровать. Кажется что это у нее была заветная мечта поспать на человеческой кровати. И мы ей стали в ее конуру подстилать белую чистую салфетку постоянно. Вечером перед сном жучка расправляла эту свою простынь так, как ей было надо, лапами и мордой старалась распрямить и разгладить. А когда не получалось, то начинала рычать и двигать конуру. Обычно я вставал, поднимал стул, служащий конурой, расправлял салфетку и Жучка спокойно укладывалась спать.
Утром всегда в половину шестого подходила к кровати, немного полежав, начинала потихоньку поскуливать. Затем все громче. А если ты не просыпался, то отходила к противоположной стене, затем разбегалась и ударяла лапами мне в бок. Поневоле приходилось подниматься и идти с ней на прогулку.
Если бывало на прогулке ее задирали собаки, то она убегала как стрела. И обидчик, все-таки не догнав садился на хвост, переживая свое поражение. А она ложилась невдалеке высунув язык ухмылялась своими озорными глазами. Вскоре нам пришлось взять ее на поводок, потому что по складу своей природы она недолюбливала маленьких детей. Не трогала, не кусала, а рычала, давая понять, чтобы ее не трогали.
Я уехал на десять дней. Судьба распределила так, чтобы я уехал из этого города насовсем. Тома, не смотря на ранее сделанные заверения отказалась взять Жучку на постоянно. Пристроить ее больше было некуда. Бросить дома, это как предательство. С собой взять в другой город невозможно. Некуда. Я долго искал возможность как и куда ее пристроить, но все безуспешно. Выбор мой остановился на одной из окраин города, где в обширной проходной большого завода бегала стая собачат, которая днем отдыхала греясь на солнышке, а вечером усердно несла сторожевую службу помогая охранникам. За это собачки получали неплохой обед и остатки закусок после похмелья охранников.
И еще природа. Жучке шел восьмой год. Все на поводке и без щенят. А здесь явно преобладали кобельки. И было где укрыться от непогоды. Несколько раз я откладывал расставание с Жучкой. Но вот уже отправлены вещи в контейнер, через несколько дней мой отъезд. Билет на руках.
Прихватив съестного на несколько дней и накормив Жучку лакомствами я поехал с ней на охрану. Было начало мая, погода теплая, под вечер, когда уже смеркалось. Приехали к тому заводу, к воротам проходной. Здесь нас дружно облаяла эта стая собак так, что мы вынуждены были быстренько уйти. Кругом парк, вдали конечная остановка троллейбуса. Между деревьями я нашел укромный уголок. Высыпал Жучке угощение, часть которого она с удовольствием поела. Остальное я присыпал старыми листьями и указал ей «Твои запасы». Уже в темноте, около дороги, вдруг что-то быстро и молча промелькнуло около ног, а Жучка незлобно зарычала. И я решился. Отстегнул поводок, погладил собачку и сказал «Иди гуляй».
Жучка села на хвост и удивленно посмотрела мне в глаза. Затем обошла мои ноги, побежала туда, где лежало угощенье и вернулась ко мне. Я ее погладил, пожал ее лапу, потрепал по загривку и снова сказал опустившись на колени «Иди гуляй». Она вновь посмотрела мне в глаза недоверчиво и радостно и побежала в темноту парка. И прибежала вновь, так она сделала несколько раз, все более и более удлиняя свою отлучку. Вот снова прибежала и села высунув язык. Я снова ее погладил, а она засмеялась своей собачьей улыбкой. Глаза ее сияли радостью. В них было выражение доверия и счастья. И я бы сказал благодарность, не знаю за что.
Здесь вновь проскочила какая-то тень и Жучка молча бросилась за ней видимо отгоняя. Ее не было несколько минут, а вернувшись она улеглась у моих ног высунув язык и тяжело дыша. Я вновь погладил ее. Она вся сияла, озорные глаза бегали из стороны в сторону явно чего-то разыскивая, она лизала мне руку и лицо и жалобно поскуливала.
Вдруг проскочили сразу две тени. Молча стремительно. А Жучка бросилась за ними незлобно рыча. Я подошел к краю дороги ловя такси. А Жучки все не было. А потом прибежала. Усталая. Развалилась у ног с высунутым языком. Я приказал ей «Иди гуляй». И она побежала в темноту. Остановилось такси. Жучки не было. И я уехал.
Через года полтора я побывал в том городе и заехал к тому заводу на проходную. Жучка лежала посреди раскрытых ворот блаженно щурясь на солнце и растянувшись во весь рост. На животе у нее торчали оттянутые соски. Восемь штук.