Запойный плотник графоманил.
Его жена… Ну, так – «никто».
Дом пуделил и доберманил.
Вертеп, ей Богу, шапито.
А город, в общем-то, хороший.
Не Вифлеем – не тот рельеф…
Но чем-то всё-таки похожий.
Такой себе, приютный хлев.
Да и Волхвы понабежали.
Листву мели промеж осин.
И всё как будто что-то ждали,
перекликаясь на фарси.
Менялось небо, люди, звери.
А Муж… Не Ной и не пират
Всё пил и пил - но свято верил
в Тортугу или Арарат.
Но в ту дыру не посылалось
ни лжепророков, ни мессий.
Она страдала и металась:
«Ах, Отче наш, иже еси»…
И всё ребёночка просила,
а графоман не просыхал…
Комета небо не чертила –
Господь, как будто не слыхал.
Ушли тихонько друг за другом
все доберманы, пуделя,
супруга следом за супругом.
Очаг погас - финита ля…
Ушли? И что, погасло небо? –
Да, нет. И Ироду - покой.
А у порушенного Храма
волхвы торгуют анашой.
Случайный кАлик перехожий,
колени Лику приклонив,
взывает Небу: «Сущий, Боже!
Спаси, нас всех и Сохрани»…