сияет чёрная луна, и леса древнего стена из-под крыла небесных сов исходит лаем диких псов, кружат над елями ветра
…никто не вспомнит, как вчера по тропке узкой кто-то шёл, заплечный нёс большой мешок, и крови тонкая струя лилась. пила её земля. кряхтел, устав, седой колдун, а ветер непрестанно дул, и волглая легла трава, чтоб тело то замуровать, укутать на века в тепло.
в лесу всегда таилось зло.
текло по веткам и стволам, как будто липкая смола, как будто ежевики сок – под гнивший в хвое туесок, что уронили год тому
… входить опасно одному в границы леса и теней. молись Мадонне – иже с ней, быть может, повернёшь к селу. но тянет-тянет всё к дуплу, как будто лаз здесь в мир иной, и только тронешь край рукой, так потеряешься в огнях, забудешь о прошедших днях, идя сквозь белены кумар. дурманный вдруг охватит жар – поверишь: лес в тебя вошёл, опавшей хвои мягок шёлк, сочатся росы/дикий мёд.
да кто же здесь тебя найдёт?
лишь старый, сгорбленный шаман.
к утру рассеется туман, а вместе с ним отхлынет страх. опушка леса вся в крестах. ну что, боишься или нет?
так было много-много лет: сияла чёрная луна, и леса древнего стена вставала вдруг из темноты – не обойти…всё ближе ты.