Завечерела грусть. Дорогу смыло.
Людей уж нет, есть только фонари.
Я взял у них прозрачные белила
И кончики ветвей засеребрил.
Слепит глаза светильник одинокий,
Как критик строгий, яростью горя,
Ругает перечёркнутые строки
И горькую бездушность ноября.
Как будто поезд в метрополитене,
Тяжёлою опущенный рукой,
Томясь воспоминаньем о Шопене,
Гремит аккорд, и позабыт покой.
Из мягкой темноты всплывают лица,
Слова и слёзы - всё, что я мечтал,
Счастливых дней любимых вереница,
Забытых снов весёлый карнавал.
Усталая, измытая дождями,
Обветренная временем душа
Вальсирует с пестреющими снами,
И ожил я, по-новому дыша.
Тот бал напомнил радость увлечений,
И трепетность пылающих свечей,
И свежесть самых первых приключений,
И блеск заветный любящих очей.
На том балу - вся жизнь: за встречей встреча
И тяжба преждевременных утрат,
Там чувства те, что грешника излечат,
И те, что сердце чистое сквернят.
В забвении любви, кипя желаньем
По лестнице пассажей вознестись
К луне, манящей призрачным мерцаньем,
Вгляделся я в безоблачную высь.
Но что же? Средь стремительных движений
Минорный звук мелькнул, унынья паж,
Пришелец, чуждый светлых выражений,
Под маскою Орфея персонаж.
И вот - рассеян сон. Потухли грёзы,
И комната темнеет предо мной.
Опять ноябрь и высохшие слёзы,
И небо светит ржавою луной.
Вздыхает небосклон, от звёзд уставший,
Дрожит немая призрачная даль,
И, в память о Шопене отыгравший,
Умолк в ночи измученный рояль.