Обратили в трущобы: нет половины стен,
Даже с тех, что остались, сыплется штукатурка.
И давно бы пора смириться дурёхе с тем,
Что синицыно сердце чуждо рукам-окуркам
Оказалось, зато журавль одомашнен стал.
Поделом тебе, милая: нехер любить павлинов,
Обожать пустоту, целовать под ней пьедестал
И оплакивать голос, солнечен и малинов.
Но! Трудами бумаги, нескольких пар ушей,
Не без малых потерь воздвигнуты баррикады
Понадёжнее прежних, и - никаких траншей!
Дымоход замурован и снесена аркада.
Ни пройти, ни проехать: крепость - не человек,
Обездушенный камень - им бы в собак кидаться.
Ощутимая тяжесть рук, перед боем - век
Заставляет сложить оружие, молча сдаться.
Но! Беда обрелась внутри, в глубине нутра,
Стерегла, выжидала, прячась под половицей,
Выходя по ночам, убегала назад с утра,
Не хотела кормиться, ластиться и ловиться.
Изнутри, из нутра прорастает по-бедный мак.
Он давно там добрел, никому до сих пор не нужен.
Он пылает огнём; он беспомощен, ал и наг,
Не имеющий ног, он истоптан ногами дюжин,
Но! К несчастью стены, этот мак здесь не первый год,
Он напился слезы и пустил под бетоном корни.
Он - причина бессонниц и двухчасовых икот,
Он здесь царь, ибо жив, и стены ему покорны.
Мак сорвали. Но кто? В этой крепости - ни души.
Мак сорвали - и стены рушиться стали сразу,
Содрогаться от страха, будто карандаши,
Что должны написать собой роковую фразу:
"Ты мне нужен" в тетради той, кто не любит их,
Кто поклонница чёрных ручек - умна едва ли.
Стены рушатся так, как строится этот стих:
Из-за мака. Из-за того, что его сорвали.
Кто-то крутит в ладони стебель, несёт к лицу,
Лепестком по сухим губам невзначай проводит.
О, кому он теперь? Паяцу ли, подлецу?
Кто-то нюхает мак прерывисто. И уходит.
ноябрь, 2016