Матвей

Больно и горько, мама опять ушла. Бросила. Один. Она часто меня бросает. Обнимает, целует и говорит: «Не скучай, миленький, я на работу». Как я ненавижу это слово – работа. Она у неё какая-то странная: то каждый день с восьми до пяти, то как уйдет на неделю, на две. Называется командировка. Так вот, командировка хуже чем работа. Нет, конечно, совсем одного не бросает. Приходит баба Лида, Наташа-соседка, но они не мама. У меня нормальное мужское имя – Матвей. Но мама зовет меня Мотик. Я не против. Особенно когда голос у мамы такой нежный и она начинает сюсюкать: «А где это мои Мотиськи-га-Мотиськи?» Я не вполне понимаю, кто такие «Гамотиськи», но когда слышу эти интонации, сам захожусь от любви к моей мамочке. Её возвращение из командировки всегда одинаково (я почему-то знаю, что хлопнувшая на улице калитка – пришла мама). Я бросаюсь к входным дверям и начинаю плакать. Она открывает их, я бросаюсь к ней и еще долго жалуюсь, находясь уже в безопасности на родных руках. Живем мы с ней хорошо. Когда она дома вниманием я не обделен. Правда, не очень нравятся постоянные тисканья, поцелуи, обнимашки. Но я терплю, понимаю – женщина есть женщина. Помню, я впервые открыл глаза и увидел ее, удивился: ну очень уж большая, а я ну очень уж маленький, но мне нравится, пусть мы совсем разные, другой мамы мне не надо. Спим мы, когда она дома, когда вместе. Спина к спине. Мама ложится и говорит: «Мотик, идем спать». И я где бы ни был иду, ложусь. Спится под теплым боком долго и крепко. Иногда я просыпаюсь, а мама уже на кухне. Значит, будем кушать. Мама говорит, что нашу трапезу надо снимать на видеокамеру и выкладывать в интернет. Не совсем понимаю, что такое интернет и почему туда надо выкладывать как я ем соленые огурцы. Ну люблю я соленые огурцы – ничего смешного. Если мама приготовит вкусненькое, накладывает в тарелочки, мне и себе, но почему-то всегда кажется – у нее вкуснее. Я к своей тарелке даже  не подхожу, прямым ходом к маминой. Ем. Она смеется. Она вообще часто со мной смеется. Спрашивает: «Можно теперь мне покушать?» Я милостиво разрешаю. Она ест и опять смеется. Нравится мне, когда она особо лакомый кусочек наколет на вилку и смотрит. Конечно же, мне надо проверить, а вдруг этот самый кусочек еще вкуснее. Я подхожу, запрыгиваю на рядом стоящий стул и лапой пытаюсь подтянуть вилку к себе. Мама умирает от смеха и, конечно, отдает мне все. Хорошо, поел и человеку радость доставил. Она практически никогда меня не ругает и, боже упаси, не бьет. Единственный раз мама сильно разозлилась, когда я написал ей в тапок (а нечего меня на месяц одного оставлять, соседка не в счет). Так она мордой меня натыкала, и целый день не разговаривала. Хоть мое мужское самолюбие пострадало, я понимал, виноват, так вот сам подошел, ткнулся носом ей в губы, мол поцелуй и прости. Засмеялась, обхватила руками и… простила. у нас на кухне стоит холодильник. О, это отдельная песня. Я твердо знаю откуда берутся всякие вкусности, именно оттуда. И те же огурцы, хурма. Не зря мама меня называет гурманом. И когда она в очередной раз открыла его, пулей взлетел на полочку, стал проверять, где что есть. Мама схватила телефон, сфотографировала и, все-таки, выложила фотку в интернет. Говорит, смешно получилось. А мне-то что, пусть ей. Главное, чтобы она была довольна и счастлива. И хоть я кот, все же мужчина, должен доставлять любимому человеку радость.