Я пропитан тоской, мое горло хрипит,
Болен степью морщин, да висками по снегу.
А ямщик удалой, бьет - коней до крови,
Оставляя, следы алые, небу.
Я дышал открыв рот, я рвал воздухом грудь,
Я хлебал синеву, выплевывал всю душу на волю.
А зарежут сними, с ножа ямщик удалой,
Коль чистым быть, не запачкаться кровью.
Как хотелось порой ямщику, мертвым солнцем согреться,
Не забыться в дороге, не уснуть, не сдохнуть в степи.
Как хрипело пургой, и рвалось не покорное сердце.
Оставляя звездам, рваные в клочья следы.
По облогам в разрез, мерил землю вином,
Ржет пьяная степь, заметая дорогу.
Оглянуться б назад, каким был, посмотреть.
Нет, не успел, опоздал, поздно.
А ямщик гнал коней, и хлестал не покорную стужу,
Рвал рубаху по швам, что б душе было легче взметать.
По сугробам скрипели рубцы, что рвались на ружу,
Лезла пена из глотки, да крест давай целовать.
И кружит воронье, над страною моей,
Под крестами - знамен, Богом забыта.
Ты оставь меня здесь, эй ямщик удалой,
Пусть заметет меня снегом, стерва вьюга.
Пусть целует в засос, пусть копает мне дно,
Увидав отражение свое опрокинувшись в прорубь.
Коль меня не найдут, кто ж меня отпоет,
С рваным брюхом - только голая степь, по мне стонет.
Как звала меня песня таской а некуда деться,
Мне веселье одно до хрипоты, волю глотать.
Рвутся кони в пургу а мне б отдышаться, согреться,
Землю жрать натощак, да по ней же версты мотать.
Лишь под утро заснуть, а утро хлещет крученым,
Все под кожу лезет пиявкой, стоном тоска.
Жизнь глотаю слюной, да вместе с соленым,
Синеву проглотив, а в глазах, кружева.