С.З.
Когда папу послали вертолетчиком на войну в Афган, мама меня часто порола. Возьмет армейский ремень, положит на кровать, а если я вырывалась и бегала по квартире, то просто за мной гонялась и один раз даже разбила бабушкину хрустальную вазу.
Самое страшное в нулевом классе — это прописи. Зачем их в советском 1985 году писали стальным пером непонятно. Наверное, вырабатывали усидчивость, а какая у меня усидчивость, если я левша.
Ведешь, ведешь эти чернила слева направо и самой же ладонью и размазываешь. Вся рука синяя, вместо прописей закорючки, а учительница русского языка и литературы чиркнет красной пастой кол, поставит жирную аляповатую точку, напишет «Безобразно!» и поднимет меня посреди класса:
— Поглядите дети на Любушкину Свету! Большей неряхи я не видела!
К концу первой четверти в прописях скопилось пять колов, и мне надо было их показать маме. Мама бы расстроилась и устроила мне порку, поэтому мы шли с подружкой Олей Ивановой по улице Ленина и решали, что делать.
Иванова выдумала:
— Давай скажем, что на тебя напали хулиганы, избили и забрали прописи.
Оля уже хотела для пущей убедительности поставить мне фингал под глазом, но я ответила:
— Нет, лучше их сжечь или закопать, потому что хулиганам мама не поверит. Почему они прописи отобрали, а бутерброды не съели?
Я достала из ранца бутерброды с докторской колбасой, и мы стали их жевать.
Мимо по улице прошел духовой оркестр. Страна готовилась к Первомаю. Радостная бравурная шумящая музыка о Ленине таком молодом выдувалась из блестящих рыжих медных инструментов и разлеталась во все стороны брызгами. На балконах стояли сердобольные бабушки в косынках, добрые дедушки в кепках и осоловевшие пятилетние дети в вязаных кофтах, и было непонятно, как мы без спичек будем сжигать прописи.
Сначала мы хотели попросить спички у старшеклассников, которые выпускали синеватый обморочный дым за гаражами, но потом испугались и решили прописи закопать.
Было ясно. Откуда-то с востока надвигались небольшие сиреневые тучки, грязные замызганные черно-белые собаки Булька и Жучка крутились возле помойки, а мы с Олей копали березовыми палками могилу для ненавистных прописей, и когда мы их в землю положили и засыпали жирными вязкими комьями, то пошел теплый апрельский дождик. Нам казалось, что мы не похоронили прописи, а посадили, и завтра на месте их могилы вырастет целое прописное дерево, с которого будут свисать мои кровавые колы, красные и огромные как помидоры «Бычье сердце».
Но дерево не выросло, а мама меня ни о чем не спросила. Она сидела усталая и замученная, пришедшая после работы из швейного цеха, и кормила мою младшую трехлетнюю сестренку.
— Нюра, открой ротик, — говорила мама, — а то папа к нам не прилетит обратно.
Я постояла в прихожке, сбросила ранец на пол, сняла зеленые резиновые сапоги и пошла в ванную мыть руки. Потом меня тоже накормили сосисками и даже немного дали почитать «Незнайку на Луне», а не сразу положили спать.
Я лежала в постели, смотрела в окно на холодные звенящие звезды и думала, что где-то там далеко на вертолете летает мой папа, и скоро он, как волшебник, вернется обратно, обнимет меня, маму и сестренку и все наладится. Даже прописи.
Утром в школе Оля Иванова отвела меня в сторонку и спросила:
— Ну как?
— Никак, — ответила я.
— Что никак?
— Мама даже не спросила.
— Тогда я ей все расскажу, — сказала Иванова и показала мне язык.
— Не говори, — прошептала я, — и достала яркую чехословацкую жвачку, которую папа прислал из Афгана, и дала ее Оле.
— На возьми.
Оля повертела жвачку в руках, вынула из цветастого фантика пластик , засунула его в рот и сладострастно зачавкала. Оля чавкала минут десять, и я подумала, что она успокоилась, но Иванова стал подходить ко мне каждый день с шантажом, и я перетаскала ей всю папину жвачку, даже младшей сестренке Нюре ничего не осталось.
Когда же жвачка закончилась, то прошла и четверть, в которой мне по русскому языку поставили четыре за то, что я быстрее всех в классе читала, поэтому закопанные прописи не понадобились.
На их месте выросла жгучая густая крапива с голову вышиной. Когда в нее с футбольного поля залетал кожаный мяч, то старшеклассники громко ругались и грозились вырвать крапиву с корнем.