Amarillo
Когда над Кубой, чувственной и сонной,
Святая Дева медленно идёт,
сеньоры машут с кованых балконов
платками жёлтыми, как мёд.
Чиста в их жилах кровь конкистадоров,
католиков, и многим невдомёк,
что бархатом и шёлком цвета oro
они приветствую песок
капризных рек и спелых манго мякоть,
обманный сон стремнины на заре,
смолу, века обязанную плакать,
чтоб стать бессмертной в янтаре,
прибрежных лилий аромат тяжёлый,
с которых охрой сыпется пыльца,
и в светлом роме вкус и блеск весёлый
в стакан разбитого яйца,
струящийся по золотистой коже
прозрачный пот - точь-в-точь лимонный сок,
шальные ласки солнца в день погожий,
чей поцелуй - всегда ожог.
Ведь отдаётся каждый взмах платком
Ошун, мой долг которой не измерен,
и в чьих спонтанных милостях, притом,
я неизменно, радостно уверен,
затем, что ради жёлтого, бесспорно,
я отрекусь от всех земных присяг,
от чистого багрянца (что пустяк)
и красного, разбавленного чёрным.
Rojo y negro
Кубинский слух: того, по чьим рукам
стекает власть, немедля в оборот
берёт ориша - если нет, войскам
его цена - гнилой кокос. Так вот.
Любитель сигар и неистовых танцев,
живущий на грани хранитель баланса,
звенящий ключами король перекрёстков,
дух противоречия в теле подростка,
кого не назвать ни инкубом, ни богом,
чья сущность - ничто или всё понемногу,
смеющийся трикстер, чей цвет - чёрно-красный,
ночной провожатый, но спутник опасный,
кто зван, если нужно метнуться за край,
Элегуа, забирай!