Крысодил
El sueno de la razon produce monstruos.*
1.
Проснулся я от тихого поскуливания. Посмотрел на настенные часы, подсвеченные лунным светом из окна – 02:15. В доме никого не было - родители должны были вернуться только утром, а меня на правах старшего оставили хозяйничать. Я потянулся, распрямляя затёкшую спину, ибо заснул с книгой на диване в гостиной, и встал. Звуки доносились из детской комнаты, где должен был спать младший четырёхлетний братик. Из открытой двери падал свет ночника (братец боялся спать без света). Я двинулся к детской.
Брат сидел в своей маленькой кроватке в углу у окна, обнимая старого игрушечного медведя с галстуком-бабочкой, и поскуливал. Не плакал, а именно поскуливал – без слёз, словно потерявшийся щенок. Глаза были как плошки и смотрел он в пустоту. Правда, на мой оклик он сейчас же обратил внимание на меня. «Ты чего не спишь?» - тихонько спросил я, приближаясь к кроватке. «Я боюсь…» - прошептал братик. «Чего? Кого? Тут же светло и никого нету. Я рядом, - улыбнулся я и погладил его по голове, - и мишка с тобой». «Оно сидит под кроватью. Хочет меня съесть», - опять прошептал братишка и сильнее прижал медведя к себе. Тот вякнул. В таращащихся пуговичных глазах, казалось, таилось понимание всех детских страхов мира. Я заглянул под кровать – там было темно, желтоватый свет от ночника не попадал в этот угол. Мне показалось, что что-то там слегка блестело – наверное, закатившаяся игрушка. В переходной полосе от света к тени лежали несколько комочков пыли и перо от подушки – дожидались прихода мамы с пылесосом. «Никого там нет», - заключил я, вставая с пола и отряхивая колени. «Нет, есть, - опять шёпот, - оно ждёт, когда ты уйдёшь…» «А хочешь пить?» - решил переключить внимание я. Мама так делала, когда баловство грозило перейти в буйство. Приём сработал. «Да», - прошептал братец и кивнул головой. «Тогда жди и никуда не уходи. Я сейчас», - сказал я и направился на кухню. Не успел я пройти по тёмной квартире и десяти шагов, как из детской раздался крик «Ма-ама-а-а!», переходящий в визг, который резко оборвался.
Больно ударившись плечом о косяк, я влетел в детскую. Кроватка была пустая, как и вся комната. У кроватки лежал игрушечный медведь и укоризненно смотрел на меня одним пуговичным глазом. Второй был вырван с мясом, а из раны на его месте торчала набивка.
2.
Проведя после пропажи родителей три года в сиротском доме, я не утратил наследства в виде родительского дома, простоявшего в запечатанном виде в ожидании меня. Но по возвращении после долгого отсутствия стало ясно, что в нём невозможно жить – что-то внутри меня отторгало знакомые интерьеры, и я его продал. В университете у меня обнаружились способности к цифрам и экономике, и мне ничего не стоило устроиться работать на биржу. Неплохо зарабатывая, жил я, тем не менее, не на широкую ногу – снимал однокомнатную квартирку и питался приготовленной собственноручно пищей, не шляясь по ресторанам. Одевался скромно, предпочитая неброскую, но удобную и качественную одежду. С детства приученный к бережливости и умеренности, в приюте я не растерял, а даже укрепил эти качества.
Год назад я познакомился с Розой Фернандес – смешливой и открытой девушкой испанских кровей, но без гипертрофированной гордости, присущей этой нации. Знакомство произошло так: выходя из здания биржи на Главной улице, я столкнулся с проходящей мимо девушкой так, что на асфальт посыпались какие-то коробки, которые она несла. Пробормотав извинения, я нагнулся, чтобы подобрать упавшие вещи, и мы столкнулись лбами, ибо девушка тоже присела за рассыпанным имуществом. Тут она начала хохотать, сверкая жемчужными зубами, встряхивая чёрными, как смоль, волнистыми волосами и держась за лоб. Глядя на неё, я тоже рассмеялся. Смеясь, мы собрали рассыпавшиеся коробки, и я предложил проводить её до дому. Так начались наши отношения.
В доме Фернандесов меня приняли достаточно тепло. Отец Розы был средней руки торговцем и держал свой магазинчик. Почему они осели в нашем городе вдвоём и где мать Розы - я не знал и как-то стеснялся спросить, зато Фернандес-старший долго и подробно беседовал со мной, интересуясь, в основном, как идут дела на бирже и выспрашивая подробности котировок, учитывая то, что он сам вёл торговые дела, а я играл на бирже. Когда удавалось отделаться, наконец, от главы семейства, мы с Розой беседовали или гуляли по мощёным булыжником боковым улицам. Я был робким и стеснительным, типичным «книжным мальчиком», и общался только с «проверенными» и зарекомендовавшими себя в моих глазах людьми. С Розой же я обнаружил, что могу говорить часами, и она охотно слушала, изредка заливаясь своим колокольчатым смехом.
Сегодня я решился пойти просить руки моей пассии. Глядя в зеркало, надел свой лучший твидовый костюм и атласный галстук, а чёрная федора, начищенные выходные туфли и плащ, перекинутый через руку, завершали картину.
3.
Прособиравшись довольно долгое время, я подошёл к дому Фернандесов, когда холодное солнце уже клонилось к вечеру. Улыбчивая прислуга – чернявая девушка, тоже испанка – радушным жестом пригласила вовнутрь. Пока я снимал обувь и верхнюю одежду - домашнюю обувь мне почему-то не предложили, служанка убежала, сверкая глазами и оглядываясь, словно догадываясь о целях моего визита. В доме было приглушённое освещение и таинственные тени сопровождали моё шествие чередой помещений к комнате Розы.
Роза наряжалась. С помощью служанки надевались какие-то юбки и корсеты, оборки и кружева. Роза едва успела мне кивнуть и прощебетать что-то приветственное и сразу скрылась под ворохом очередных надеваемых слоёв. Неяркая лампочка заливала с потолка всё действо желтоватыми лучами. Неожиданно прислуга, видимо, что-то забыв, направилась к выходу из комнаты. Я посторонился, глядя на Розу, поправлявшую какие-то крючки и шнурки.
Истошный вопль из открытой двери врезался в уши. Я подскочил и некоторое время не мог пошевелиться – члены мои словно сковал холод. Зато Роза, взмахнув очередной деталью одежды и зацепив лампочку, которая разбилась с тихим звоном, метнулась за дверь. Выскочив следом из погрузившейся во мрак комнаты, я обнаружил дикую картину, достойную Босха или Доре: перевёрнутый диванчик в углу у потемневшего окна, валяющаяся без чувств на полу служанка и непостижимым образом вырвавшийся, видимо, из-под диванчика, умопомрачительный монстр, который теперь держал отбивающуюся Розу в кошмарных челюстях. Тени на стенах корчили уродливые гримасы, время застыло и я оказался в прозрачном, вязком желе происходящей фантасмагории, не в силах пошевелиться.
Длинная челюсть монстра была утыкана желтоватыми крокодильими зубами, которые топорщились вовне, как у рыбы-пилы. Ряды зубов длились и длились, проплывая мимо меня, словно корпус «Титаника». Огромные немигающие буркалы, следовавшие за челюстями, практически не имели зрачка и мёртво таращились прямо перед собой. Подобно автомобильным фонарям, они оставили на сетчатке моих глаз две ярких жёлтых полосы. Затем, по прошествии вечности, потянулась горообразная туша, доходящая в холке мне до груди, с жёсткой крысиной шерстью и короткими, сильными лапами-ластами, загребающими и расталкивающими всё на своём пути. Голый, длинный, серо-розовый хвост, напоминающий вентиляционную гофру и толщиной в основании с бедро взрослого человека, с тошнотворным шуршанием завершил явление невообразимого существа, которое, внезапно ускорившись, исчезло в темном коридоре, унося мою обмякшую и уже безмолвную любовь. И память моя открылась, подобно взорванной плотине.
Я вспомнил, как пропал маленький братец, я вспомнил, как родители исчезли один за другим, я вспомнил, что множество знакомых людей неожиданно пропадали из моей жизни, а я не придавал этому значения. Рос я и росло Существо Из-под Кровати, утаскивая моих знакомых и близких, и следуя за мной, где бы я ни был. Я вспомнил всё и безумный крик, исторгшийся из моего горла, заставил мир содрогнуться и затмил мой рассудок.
2016
_________________________________
*Сон разума рождает чудовищ. (испанская поговорка)