«Мятеж не может кончиться удачей,
В противном случае его зовут иначе»
(Джон Харингтон в переводе Маршака)
Революция в России 1905 – 1907 гг. известна более монументами в ее честь и географическими названиями, нежели конкретными событиями. Да и была ли на самом деле революция в полном смысле слова? Логичнее было бы назвать то, что происходило в эти годы «беспорядками», «забастовками», «стачками», «столкновениями с полицией» - да как угодно. Потому что на революцию эта смута похожа только в одном – в ней пролилась кровь. Причем едва ли не впервые в России в таком количестве.
В Санкт-Петербурге – «Кровавое воскресенье» и бесконечные стачки и забастовки, в Москве – стрельба на Красной Пресне и сооружение баррикад, причем смысл этих действий был, похоже, непонятен самим действующим лицам. Зато более, чем понятен тем, кто этим руководил и кто это финансировал.
Не бросайте в меня камни, если я скажу, что эти события были первой попыткой «цветной революции», которая бесславно закончилась с приходом к власти Столыпина.
Впрочем, обо всем по порядку.
Главным детонатором в этом событии было позорное поражение в русско-японской войне. Россия по праву гордилась своей практической непобедимостью – и вдруг такой конфуз. Наверное, то же самое полвека спустя испытали американцы, когда за несколько минут их лучший в мире флот разбомбила в пух и прах японская авиация.
Но если Америка пошла по пути жестокой (даже сверхжестокой) мести противнику, то Россия, как всегда, избрала для себя иную дорогу. Вечно всем недовольная интеллигенция нашла новый мощный повод для злобной критики правительства, матери оплакивали павших сыновей, и вообще с того времени о стабильности в стране забыли надолго.
Если не навсегда.
А ведь по первоначальному замыслу победа в войне должна была укрепить политическое положение царского правительства и остановить революцию, в которую были втянуты не только простые рабочие и крестьяне, но и передовые слои интеллигенции, а также часть дворянства.
То есть хотели, как лучше.
Мирный договор Япония согласилась подписать при полной капитуляции России, в которой уже началась революция. По Портсмунскому мирному договору (23.08.1905) Россия обязана была выполнить следующие пункты:
Отказаться от притязаний на Маньчжурию.
Отказаться в пользу Японии от Курильских островов и половины острова Сахалин.
Признать за Японией право на Корею.
Передать Японии право на аренду Порт-Артура.
Выплатить Японии контрибуцию за «содержание пленных».
Помимо этого, поражение в войне имело для России негативные последствия в экономическом плане. Начался застой в некоторых отраслях промышленности, поскольку сократилось их кредитование со стороны иностранных банков. Жизнь в стране существенно подорожала. Промышленники настаивали на скорейшем заключении мира.
В конце 1904 г. либеральная интеллигенция активизировалась, требуя от власти решительных либеральных реформ. Впрочем, ее участие в событиях так и ограничилось требованиями и пафосными речами (ничего не напоминает?).
Начались массовые движения среди рабочих и военнослужащих. Ярким примером является восстание на броненосце «Потемкин». Русских начали поддерживать рабочие Европы и США (во многих городах проходили митинги и беспорядки). Вот это покровителям российским революционеров было совсем ни к чему. А правительство России упрямо отказывалось капитулировать.
Пришлось срочно составлять другой сценарий: прежде всего, поддержать Японию дипломатически и материально – поставкой оружия. Этим традиционно занялись Великобритания и США. Войну необходимо было прекратить, чтобы направить все силы на борьбу с царским правительством, некоторых действий которого сильно опасались мировые государства.
И вот к началу 1905 года в столице революционерами была подготовлена акция, которой суждено было войти в историю под названием «Кровавое воскресенье». Акция была задумана лишь на том основании, что в столице был человек, способный её организовать и возглавить — священник Георгий Гапон, и надо признать, что это обстоятельство было использовано с блеском.
Кто мог бы повести за собой невиданную дотоле толпу питерских рабочих, в большинстве вчерашних крестьян, как не любимый ими священник? И женщины, и старики готовы были идти за «батюшкой», умножая собою массовость народного шествия. За «пламенными революционерами» народ не пошел бы в то время вообще никуда.
Священник Георгий Гапон возглавлял легальную рабочую организацию «Собрание русских фабрично-заводских рабочих». В «Собрании», организованном по инициативе жандармского полковника Зубатова, руководство было фактически захвачено революционерами, о чём не ведали рядовые участники «Собрания».
Гапон был вынужден лавировать между противоборствующими силами, пытаясь «стоять над схваткой». Рабочие окружили его любовью и доверием, рос его авторитет, росла и численность «Собрания», но, вовлечённый в провокации и политические игры, священник совершил измену своему пастырскому служению.
В начале января 1905 г. Петербург охватила очередная забастовка. Тогда же радикальное окружение Гапона «вбрасывает» в рабочие массы идею о подаче царю петиции о народных нуждах. Подача этой петиции Государю будет организована как массовое шествие к Зимнему дворцу, которое возглавит любимый народом священник Георгий.
Ход, на мой взгляд, абсолютно гениальный. Собрать как можно больше людей и направить их непосредственно к Зимнему Дворцу: чем не антиправительственное выступление?
Петиция и на первый взгляд, и не второй взгляд может показаться документом странным, она написана как будто разными авторами: смиренно-верноподданнический тон обращения к Государю сочетается с предельной радикальностью требований — вплоть до созыва учредительного собрания. Ее и писали разные люди, не слишком заботясь о логике и сочетаемости содержания.
За традиционным «народным воплем» царю-батюшке практически без купюр шел ряд достаточно жестких требований к правительству. Иными словами, от законной власти требовали… всего-навсего самоупразднения.
Текст петиции в народе благоразумно не распространяли, да и грамотных среди представителей народа было очень немного. Верили Гапону, его проповедям, а в них о свержении власти, естественно, и речи быть не могло.
Петиция 9 января 1905 года
Государь!
Мы, рабочие и жители города С.-Петербурга разных сословий, наши жены, и дети, и беспомощные старцы-родители, пришли к тебе, государь, искать правды и защиты. Мы обнищали, нас угнетают, обременяют непосильным трудом, над нами надругаются, в нас не признают людей, к нам относятся как к рабам, которые должны терпеть свою горькую участь и молчать. Мы и терпели, но нас толкают все дальше в омут нищеты, бесправия и невежества, нас душат деспотизм и произвол, и мы задыхаемся. Нет больше сил, государь. Настал предел терпению. Для нас пришел тот страшный момент, когда лучше смерть, чем . продолжение невыносимых мук (...)
Взгляни без гнева, внимательно на наши просьбы, они направлены не ко злу, а к добру, как для нас, так и для тебя, государь! Не дерзость в нас говорит, а сознание, необходимости выхода из невыносимого для всех положения. Россия слишком велика, нужды ее слишком многообразны и многочисленны, чтобы одни чиновники могли управлять ею. Необходимо народное представительство, необходимо, чтобы сам народ помогал себе и управлял собой. Ведь ему только и известны истинные его нужды. Не отталкивай его помощь, повели немедленно, сейчас же призвать представителей земли русской от всех классов, от всех сословий, представителей и от рабочих. Пусть тут будет и капиталист, и рабочий, и чиновник, и священник, и доктор, и учитель, - пусть все, кто бы они ни были, изберут своих представителей. Пусть каждый будет равен и свободен в праве избрания, - и для этого повели, чтобы выборы в Учредительное собрание происходили при условии всеобщей, тайной и равной подачи голосов. Это самая главная наша просьба...
Но одна мера все же не может залечить наших ран. Необходимы еще и другие:
Меры против невежества и бесправия русского народа.
1) Немедленное освобождение и возвращение всех пострадавших за политические и религиозные убеждения, за стачки и крестьянские беспорядки.
2) Немедленное объявление свободы и неприкосновенности личности, свободы слова, печати, свободы собрания, свободы совести в деле религии.
3) Общее и обязательное народное образование на государственный счет.
4) Ответственность министров перед народом и гарантии законности правления.
5) Равенство перед законом всех без исключения.
6) Отделение церкви от государства.
Меры против нищеты народной.
1) Отмена косвенных налогов и замена их прямым прогрессивным подоходным налогом.
2) Отмена выкупных платежей, дешевый кредит и передача земли народу.
3) Исполнение заказов военного и морского ведомств должно быть в России, а не за границей.
4) Прекращение войны по воле народа.
III. Меры против гнета капитала над трудом.
1) Отмена института фабричных инспекторов.
2) Учреждение при заводах и фабриках постоянных комиссий выборных рабочих, которые совместно с администрацией разбирали бы все претензии отдельных рабочих. Увольнение рабочего не может состояться иначе, как с постановления этой комиссии.
3) Свобода потребительско-производственных и профессиональных союзов — немедленно.
4) 8-часовой рабочий день и нормировка сверхурочных работ.
5) Свобода борьбы труда с капиталом — немедленно.
6) Нормальная рабочая плата — немедленно.
7) Непременное участие представителей рабочих классов в выработке законопроекта о государственном страховании рабочих — немедленно.
Вот, государь, наши главные нужды, с которыми мы пришли к тебе. Лишь при удовлетворении их возможно освобождение нашей родины от рабства и нищеты, возможно ее процветание, возможно рабочим организоваться для защиты своих интересов от эксплуатации капиталистов и грабящего и душащего народ чиновничьего правительства.
Повели и поклянись исполнить их, и ты сделаешь Россию и счастливой, и славной, а имя твое запечатлеешь в сердцах наших и наших потомков на вечные времена. А не поверишь, не отзовешься на нашу мольбу — мы умрем здесь, на этой площади, перед твоим дворцом. Нам некуда дальше идти и незачем. У нас только два пути: или к свободе и счастью, или в могилу… Пусть наша жизнь будет жертвой для исстрадавшейся России. Нам не жаль этой жертвы, мы охотно приносим ее!»
Гапон знал, с какой целью поднимают массовое шествие к дворцу его «друзья»; он метался, понимая, во что он вовлечён, но выхода не находил и, продолжая изображать собою народного вождя, до последнего момента уверял народ (и себя самого), что кровопролития не будет.
Власти вплоть до 8 января еще не знали, что за спиной рабочих заготовлена другая петиция, с экстремистскими требованиями. А когда узнали — пришли в ужас. Отдается приказ арестовать Гапона, но уже поздно, он скрылся. А остановить огромную лавину уже невозможно — революционные провокаторы поработали на славу.
Накануне шествия царь уехал из столицы, но остановить растревоженную народную стихию никто не пытался. Дело шло к развязке. Народ стремился к Зимнему, а власти были настроены решительно, понимая, что «взятие Зимнего» стало бы серьёзнейшей заявкой на победу врагов Царя и Российского государства.
9 января на встречу с Царем готовы выйти сотни тысяч людей. Отменить ее нельзя: газеты не выходили (В Петербурге забастовки парализовали деятельность почти всех типографий – А. Е.). И вплоть до позднего вечера накануне 9 января сотни агитаторов ходили по рабочим районам, возбуждая людей, приглашая на встречу с Царем, снова и снова заявляя, что этой встрече препятствуют эксплуататоры и чиновники. Засыпали рабочие с мыслью о завтрашней встрече с Батюшкой-Царем.
Петербургские власти, собравшиеся вечером 8 января на совещание, понимая, что остановить рабочих уже невозможно, приняли решение не допустить их в самый центр города (уже было понятно, что предполагается фактически штурм Зимнего). Главная задача состояла даже не в том, чтобы защитить Царя (его не было в городе, он находился в Царском Селе и не собирался приезжать), а в том, чтобы предотвратить беспорядки, неизбежную давку и гибель людей в результате стекания огромных масс с четырех сторон на узком пространстве Невского проспекта и Дворцовой площади, среди набережных и каналов.
Царские министры помнили трагедию Ходынки, когда в результате преступной халатности местных московских властей в давке погибло 1389 человек и около 1300 получили ранение. Поэтому в центр стягивались войска, казаки с приказом не пропускать людей, оружие применять при крайней необходимости.
Стремясь предотвратить трагедию, власти выпустили объявление, запрещающее шествие 9 января и предупреждающее об опасности. Но из-за того, что работала только одна типография, тираж объявления был невелик, да и его расклеили слишком поздно.
Представители всех партий распределялись между отдельными колоннами рабочих (их должно быть одиннадцать — по числу отделений гапоновской организации). Эсеровские боевики готовили оружие. Большевики сколачивали отряды, каждый из которых состоял из знаменосца, агитатора и ядра, их защищавшего (т.е. тех же боевиков).
Все члены РСДРП обязаны быть к шести часам утра у пунктов сбора.
Готовили знамена и транспаранты: «Долой Самодержавие!», «Да здравствует революция!», «К оружию, товарищи!»
Мирное шествие к царскому дворцу на поклон…Ага!
9 января с раннего утра рабочие собирались на сборных пунктах.
Перед началом шествия в часовне Путиловского завода отслужен молебен о здравии Царя. Шествие имело все черты крестного хода. В первых рядах несли иконы, хоругви и царские портреты (интересно, что часть икон и хоругвий были просто захвачены при разграблении двух храмов и часовни на пути следования колон).
Но с самого начала, еще задолго до первых выстрелов, в другом конце города, на Васильевском острове и в некоторых других местах, группы рабочих во главе с революционными провокаторами сооружали баррикады из телеграфных столбов и проволоки, водружали красные флаги.
Поначалу рабочие на баррикады не обращали особого внимания, замечая, возмущались. Из рабочих колонн, двигавшихся к центру, раздавались восклицания:
- Это уже не наши, нам это ни к чему, это студенты балуются.
Общее число участников шествия к Дворцовой площади оценивается примерно в 300 тыс. человек. Отдельные колонны насчитывали несколько десятков тысяч человек. Эта огромная масса фатально двигалась к центру и, чем ближе подходила к нему, тем больше подвергалась агитации революционных провокаторов.
Еще не было выстрелов, а какие-то люди распускали самые невероятные слухи о массовых расстрелах. Попытки властей ввести шествие в рамки порядка получали отпор специально организованных групп (были нарушены заранее оговоренные пути следования колон, были прорваны и рассеяны два кордона).
Начальник Департамента полиции Лопухин, который, кстати говоря, симпатизировал социалистам, писал об этих событиях:
«Наэлектризованные агитацией, толпы рабочих, не поддаваясь воздействию обычных общеполицейских мер и даже атакам кавалерии, упорно стремились к Зимнему дворцу, а затем, раздраженные сопротивлением, стали нападать на воинские части. Такое положение вещей привело к необходимости принятия чрезвычайных мер для водворения порядка, и воинским частям пришлось действовать против огромных скопищ рабочих огнестрельным оружием».
Шествие от Нарвской заставы возглавлялось самим Гапоном, который постоянно выкрикивал:
- Если нам будет отказано, то у нас нет больше Царя!
Колонна подошла к Обводному каналу, где путь ей преградили ряды солдат. Офицеры предлагали все сильнее напиравшей толпе остановиться, но она не подчинялась. Последовали первые залпы, холостые. Толпа готова была уже вернуться, но напор демонстрантов был слишком велик, а уговоры Гапона и его помощников – слишком убедительны.
Примерно так же развивались события и в других местах — на Выборгской стороне, на Васильевском острове, на Шлиссельбургском тракте. Появились красные знамена, лозунги «Долой Самодержавие!», «Да здравствует революция!» Толпа, возбужденная подготовленными боевиками, разбивала оружейные магазины, возводила баррикады. На Васильевском острове толпа, возглавляемая большевиком Л.Д. Давыдовым, захватила оружейную мастерскую Шаффа.
«В Кирпичном переулке, — докладывал Царю Лопухин, — толпа напала на двух городовых, один из них был убит.
На Морской улице нанесены побои генерал-майору Эльриху, на Гороховой улице нанесены побои одному капитану и был задержан фельдъегерь, причем его мотор был изломан. Проезжавшего на извозчике юнкера Николаевского кавалерийского училища толпа стащила с саней, переломила шашку, которой он защищался, и нанесла ему побои и раны…»
Обо всем этом впоследствии историки предпочитали помалкивать. Официальная версия концентрировалась вокруг того, что мирное(!) шествие ни с того ни с сего было расстреляно на площади возле Зимнего. Звери!
Гапон, кстати, отбросив церковную риторику, призывал народ к столкновению с войсками: «Свобода или смерть!» и лишь случайно не погиб, когда раздались залпы (первые два залпа - холостыми, следующий залп боевыми поверх голов, последующие залпы в толпу).
Идущие на «взятие Зимнего» толпы были рассеяны. Погибло около 120 человек, ранено было около 300. Немедленно на весь мир был поднят крик о многотысячных жертвах «кровавого царского режима», раздались призывы к его немедленному свержению, и эти призывы имели успех.
Враги Царя и русского народа, выдававшие себя за его «доброжелателей», извлекли из трагедии 9 января максимальный пропагандистский эффект. Впоследствии коммунистическая власть внесла эту дату в календарь как обязательный для народа День ненависти.
Отец Георгий Гапон верил в свою миссию, и, шагая во главе народного шествия, он мог погибнуть, но уйти живым из-под выстрелов ему помог эсер П. Рутенберг, приставленный к нему «комиссаром» от революционеров.
Ясно, что Рутенберг и его друзья знали о связях Гапона с Департаментом полиции. Будь его репутация безупречна, его, очевидно, тогда пристрелили бы под залпами, чтобы понести в народ его образ в ореоле героя и мученика. Возможность разрушения этого образа властями и послужила причиной спасения Гапона в тот день, но уже в 1906 г. он был казнён как провокатор «в своём кругу» под руководством всё того же Рутенберга, который, как пишет А.И. Солженицын, «уехал потом воссоздавать Палестину»…
Всего 9 января оказалось 96 человек убитых (в том числе околоточный надзиратель) и до 333 человек раненых, из коих умерли до 27 января еще 34 человека (в том числе один помощник пристава)». Итак, всего было убито 130 человек и около 300 ранено.
Основная доля вины за погибших лежит на подстрекателях-революционерах, которые, как пастухи, гнали народ ко дворцу. Они надеялись, что охрана побоится применить оружие, тогда Зимний можно будет взять практически без крови и объявить государственный переворот свершившимся.
Не сложилось. Но в тот же день стали распускаться самые невероятные слухи о тысячах (!) расстрелянных и о том, что расстрел специально организован садистом-Царем, пожелавшим крови рабочих.
Главным экспертом в этом вопросе оказался В. И. Ленин, который пару недель спустя опубликовал в газете «Вперед» статью, где оценивал количество пострадавших - 4 600 убитых и раненых. Никаких статистических подтверждений этой цифры так и не нашлось. Зато нашлись заокеанские доброжелатели. Которые принялись с восторгом тиражировать сенсацию о «российском ужасе».
Так, британское агентство «Лаффан» сообщало о 2000 убитых и 5000 раненых, газета «Дейли мейл» — о более 2000 убитых и 5000 раненых, а газета «Стандард» — о 2000—3000 убитых и 7000—8000 раненых.
Говоря о поспешном приказе испуганного начальства, приказавшего стрелять, следует также вспомнить, что атмосфера вокруг царского дворца была очень напряженной, ибо тремя днями ранее было совершено покушение на Государя. Не знали? Ничего, об этом мало кто знал и в то время.
6 января, во время крещенского водосвятия на Неве в Петропавловской крепости произвели салют, при котором одна из пушек выстрелила боевым зарядом в сторону Императора. Выстрел картечью пробил знамя Морского корпуса, поразил окна Зимнего дворца и тяжело ранил дежурившего жандармского пристава.
Офицер, командовавший салютом, сразу же покончил с собой, поэтому причина выстрела осталась тайной. Сразу после этого Государь с семьей уехал в Царское Село, где находился до 11 января. Таким образом, царь о происходящем в столице не знал, его не было в тот день в Петербурге, – однако вину за происшедшее революционеры и либералы приписали ему, называя с тех пор «Николаем Кровавым».
Ведь главное – подобрать правильное название. А что там было на самом деле – какая разница? Прямо сейчас мы можем наблюдать этот трюк ежедневно практически во всех «либеральных» и зарубежных СМИ.
Между тем государь, получив известие о происшедшем, записал в тот день в дневнике, несколько нарушив свой обычный сухой стиль конспекта текущих событий, над которым так потешались и потешаются все, кому не лень:
«Тяжелый день! В СПб произошли серьезные безпорядки вследствие желания рабочих дойти до Зимнего дворца. Войска должны были стрелять в разных местах города, было много убитых и раненых. Господи, как больно и тяжело!..».
Узнав о трагедии, Николай II пожертвовал 50 тыс. в пользу пострадавших 9-го января рабочих. Всем пострадавшим и семьям погибших по распоряжению Государя были выплачены пособия размером в полуторагодичный заработок квалифицированного рабочего.
19 января Царь принял депутацию рабочих от больших фабрик и заводов столицы, которые уже 14 января в обращении к митрополиту Петербургскому выразили полное раскаяние в происшедшем:
«Лишь по своей темноте мы допустили, что некоторые чуждые нам лица выразили от нашего имени политические вожделения» и просили донести это покаяние до Государя.
Кровавое воскресенье" 9 января 1905 г. было хорошо спланированной провокацией и стало началом "первой русской революции", на разжигание которой, пользуясь русско-японской войной, мировая закулиса бросила огромные деньги.
Организатор "мирного шествия" 9 января бывший священник (запрещенный в служении, а затем и лишенный сана) Гапон был связан и с охранным отделением (якобы для удержания требований рабочих в законопослушном русле) и с социалистами-революционерами (через некоего Пинхаса Рутенберга), то есть играл двойную роль.
Призвав рабочих на мирную демонстрацию к Зимнему дворцу с петицией к Государю Николаю II, провокаторы готовили совсем не мирное столкновение с пролитием крови. Рабочим объявили о Крестном ходе, который, действительно, начался с молебна о здравии Царской Семьи. Однако в текст петиции без ведома рабочих были внесены требования прекращения войны с Японией, созыва Учредительного собрания, отделения Церкви от государства и «клятвы Царя перед народом» (!).
Накануне вечером, 8 января, Государь ознакомился с содержанием гапоновской петиции, фактически - революционного ультиматума с неосуществимыми экономическими и политическими требованиями (отмена налогов, освобождение всех осужденных террористов), и принял решение проигнорировать его как недопустимый по отношению к государственной власти.
При этом министр внутренних дел князь П.Д. Святополк-Мирский успокоил Царя, заверив, что, по его данным, ничего опасного и серьезного не предвидится. Поэтому Царь не счел нужным приезжать из Царского Села столицу. 18 января министр Святополк-Мирский был уволен в отставку.
Гапон же прекрасно понимал, что готовит провокацию. Он заявил накануне на митинге:
«Если... не пропустят, то мы силой прорвемся. Если войска будут в нас стрелять, мы будем обороняться. Часть войск перейдет на нашу сторону, и тогда мы устроим революцию. Устроим баррикады, разгромим оружейные магазины, разобьем тюрьму, займем телеграф и телефон. Эсеры обещали бомбы... и наша возьмет» (отчет о демонстрации в "Искре" № 86)...
Уже после достигнутого кровопролития Гапон откровенничал в своих воспоминаниях:
«Я подумал, что хорошо было бы придать всей демонстрации религиозный характер, и немедленно послал нескольких рабочих в ближайшую церковь за хоругвями и образами, но там отказались дать нам их. Тогда я послал 100 человек взять их силой, и через несколько минут они принесли их. Затем я приказал принести из нашего отделения царский портрет, чтобы этим подчеркнуть миролюбивый и пристойный характер нашей процессии. Толпа выросла до громадных размеров... "Прямо идти к Нарвской заставе или окольными путями?" - спросили меня. "Прямо к заставе, мужайтесь, или смерть или свобода", - крикнул я. В ответ раздалось громовое "ура". Процессия двигалась под мощное пение "Спаси, Господи, люди Твоя", причем когда доходило до слов "Императору нашему Николаю Александровичу", то представители социалистических партий неизменно заменяли их словами "спаси Георгия Аполлоновича", а другие повторяли "смерть или свобода". Процессия шла сплошной массой. Впереди меня шли мои два телохранителя... По сторонам толпы бежали дети..., когда процессия двинулась, полиция не только не препятствовала нам, но сама без шапок шла вместе с нами... Два полицейских офицера, также без шапок, шли впереди нас, расчищая дорогу и направляя в сторону встречавшиеся экипажи».
Шествие шло к центру города несколькими колоннами с разных сторон, их общая численность достигала 200 тысяч человек.
В это же время в городе распространялись подстрекательские листовки, затем были повалены телефонные столбы и построены баррикады в нескольких местах, разгромлены две оружейных лавки и полицейский участок, предприняты попытки захватить тюрьму и телеграф. В ходе шествия были сделаны провокационные выстрелы в полицию из толпы. Войска, совершенно не подготовленные к противодействию таким массовым выступлениям городского населения, оказались вынужденными противостоять напору толп с разных сторон города и принимать решения на месте.
Еще до кровавых событий М. Горький выступил с речью на заседании Вольного Экономического общества, заявив:
«Сегодня в России началась революция. Шаляпин дает на революцию 1000 рублей, Горький – 1500 рублей...».
Однако план рухнул из-за того, что войска не перешли на сторону бунтовщиков. Кое-где и рабочие избивали агитаторов и устроителей баррикад с красными флагами:
«Нам это ни к чему, это жиды воду мутят...».
Однако революционеры-провокаторы своего добились, теперь оставалось только продолжать расшатывать страну. В ту же ночь, 9 января, Гапон (он бежал с шествия при первых же выстрелах) опубликовал призыв к бунту, который, из-за пролитой крови и главным образом из-за подстрекательства большей части печати, во многих местах России вызвал волнения, длившиеся более двух лет. В октябре вся страна была парализована забастовкой, в декабре в Москве большевики попытались устроить вооруженное восстание, вызвавшее куда больше жертв с обеих сторон, чем пресловутой «Кровавое воскресенье»...
В послании от 14 января Св. Синод дал провокации 9 января следующую оценку:
«Всего прискорбнее, что происшедшие безпорядки вызваны подкупами со стороны врагов России и всякого порядка общественного. Значительные средства присланы ими, дабы произвести у нас междоусобицу, дабы отвлеченьем рабочих от труда помешать своевременной посылке на Дальний Восток морских и сухопутных сил, затруднить снабжение действующей армии и тем навлечь на Росиию неисчислимые бедствия...».
В октябре 1905 года в Москве началась стачка, целью которой было добиться экономических уступок и политической свободы. Забастовка охватила всю страну и переросла во Всероссийскую октябрьскую политическую стачку. 12—18 октября в различных отраслях промышленности бастовало свыше 2 млн человек.
В листовке «Всеобщая забастовка» говорилось:
«Товарищи! Рабочий класс восстал на борьбу. Бастует пол-Москвы. Скоро может быть забастует вся Россия.<…>Идите на улицы, на наши собрания. Выставляйте требования экономических уступок и политической свободы!»
Эта всеобщая забастовка и, прежде всего, забастовка железнодорожников, вынудили императора пойти на уступки — 17 октября был издан Манифест «Об усовершенствовании государственного порядка». Манифест 17 октября даровал гражданские свободы: неприкосновенности личности, свободу совести, слова, собраний и союзов. Обещался созыв Государственной Думы.
Манифест был серьёзной победой, но крайние левые партии (большевики и эсеры) не поддержали его. Большевики объявили о бойкоте I-ой Думы и продолжали курс на вооружённое восстание, принятый ещё в апреле 1905 года на III съезде РСДРП в Лондоне (партия меньшевиков, суть партии социал-демократов-реформаторов не поддерживала идею вооружённого восстания, которую разрабатывали социал-демократы-революционеры, то есть большевики, и проводила параллельную конференцию в Женеве).
В. И. Ленин расценивал манифест 17 октября как момент временного равновесия сил: революция была еще не в силах свалить царизм, а царизм уже не мог управлять прежними средствами и был вынужден издать манифест, в котором обещал «законодательную» думу. Упорной агитацией среди рабочего класса и за деньги иностранных и некоторых отечественных спонсоров, удалось добиться некоторых демократических (не революционных!) достижений.
Волна стачек, накрывшая России в 1905 году не самым лучшим образом сказалась на ее экономике. Но ведь именно ослабление экономики, а не создание думы и введение восьмичасового рабочего дня было тогда целью манипуляторов рабочим классом.
В конце ноября — начале декабря 1905 г. политическое равновесие между революционными и правительственными силами, возникшее после принятия Манифеста 17 октября 1905, было нарушено, власти перешли в наступление: в Москве были арестованы руководители Почтово-телеграфного союза и почтово-телеграфной забастовки, члены Союза служащих контроля Московско-Брестской железной дороги, закрыты газеты «Новая жизнь», «Начало», «Свободный народ», «Русская газета» и др.
Одновременно среди большинства социал-демократов, эсеров, анархистов-коммунистов Москвы утвердилось мнение о необходимости в ближайшее время поднять вооруженное восстание; призывы к выступлению печатались в газете «Вперёд», звучали на митингах в театре «Аквариум», в саду «Эрмитаж», в Межевом институте и Техническом училище, на фабриках и заводах.
Пролетариат отреагировал своеобразно: слухи о готовившемся выступлении вызвали массовое (до половины состава предприятий) бегство рабочих из Москвы: с конца ноября многие уходили тайно, без расчёта и личных вещей; на фабрике Голутвинской мануфактуры остались 70 — 80 человек из 950, на Прохоровской мануфактуре уходили по 150 человек в день.
Одновременно 6 декабря на Красной площади состоялось массовое (6—10 тыс. человек) молебствие по случаю тезоименитства императора Николая II.
«Умом Россию не понять…» Создавалось впечатление, что рабочих силком заталкивают в абсолютно ненужную им революцию. До деревни эта волна, слава Бога, каким-то чудом не докатилась.
Имя провокатора Попа Гапона стало нарицательным, а судьба его была незавидна. Сразу после провокации он скрылся за границу, но к осени вернулся в Россию с покаянием и, обеляя себя, стал печатно разоблачать революционеров. Начальник петербургского охранного отделения А.В. Герасимов описывает в своих воспоминаниях, что Гапон рассказал ему о плане убить Царя при выходе его к народу. Гапон ответил:
- Да, это верно. Планировалось и это. Было бы ужасно, если бы этот план осуществился. Я узнал о нем гораздо позже. Это был не мой план, но Рутенберга… Господь его спас…
Расстрел абсолютно мирной демонстрации кровавым царским режимом… Но рукописи действительно не горят. И то и дело всплывают архивные документы, в которых содержится совсем не то, что десятилетиями вдалбливали в головы школьникам. Да и не только школьникам.
В декабре уже совсем нешуточно полыхнуло в Москве.
Декабрьское вооруженное восстание стало кульминацией революции, ее вершиной. Стачка как средство борьбы к концу 1905 г. уже исчерпала себя. Здесь сказывались и усталость пролетариата (особенно в Петербурге), и консолидация правительственных сил, и позиция либеральной буржуазии, в ужасе стремившейся как можно скорее «свернуть» плоды своих «трудов».
Некомфортно оказалось жить в условиях непрестанной «борьбы за свободу». То и дело то обворуют, то ограбят, то просто пристрелят. Мечталось-то совсем о другой.
А ведь еще в начале событий, несмотря на обилие угрожающих внешних признаков, настроение «Интеллигентных москвичей» было, скорее, бодрое и радостное.
«Точно праздник. Везде массы народу, рабочие гуляют веселой толпой с красными флагами, — записала в дневнике графиня Е. Л. Камаровская. — Масса молодёжи! То и дело слышно: „Товарищи, всеобщая забастовка!“ Таким образом, точно поздравляют всех с самой большой радостью… Ворота закрыты, нижние окна — забиты, город точно вымер, а взгляните на улицу — она живет деятельно, оживленно».
Вот ведь действительно радость-то какая! Особенно если дома ждет сытный обед, вышколенная прислуга и дружеские диспуты о происходящем. Потом, правда, опомнились и больше по «праздничным улицам» не гуляли – все больше по домам отсиживались.
Вот почему ноябрьские забастовки 1905 г. были уже неизмеримо слабее октябрьской стачки и не принесли ожидаемых результатов. Судьбу самодержавия могло решить только всенародное вооруженное восстание, над подготовкой которого большевики упорно трудились с самого начала революции.
Вскоре после III съезда РСДРП развернула свою деятельность Боевая техническая группа при Центральном Комитете партии. Члены группы организовали изготовление взрывчатых веществ и бомб, закупали оружие за границей и доставляли его в Россию. При местных большевистских комитетах также создавались боевые и военные организации, которые формировали рабочие дружины и вели работу в войсках.
Рискну спросить, на какие средства велась эта «экипировка»? Точно не на заработки самих революционеров и агитаторов. Слишком уж это дорогое удовольствие.
Готовились к восстанию и рабочие Москвы. В начале декабря 1905 г. в Москве было около 2 тыс. вооруженных и примерно 4 тыс. невооруженных дружинников. И хотя организационная подготовка восстания была еще далеко не завершена, московские большевики решили начать 7 декабря всеобщую политическую стачку и перевести ее затем в вооруженное восстание.
Это решение объяснялось тем, что с конца ноября правительство перешло в открытое наступление на пролетариат. Был арестован Петербургский Совет рабочих депутатов, усилилась борьба с забастовочным движением. В этих условиях дальнейшее промедление с восстанием грозило деморализацией революционных сил.
Вот почему пролетариат Москвы, где в это время сложилась более благоприятная обстановка для решительной схватки с самодержавием, чем в Петербурге, и начал первым восстание.
В написанном большевиками обращении Московского Совета «Ко всем рабочим, солдатам и гражданам», опубликованном в первый день стачки, говорилось:
«Революционный пролетариат не может дольше терпеть издевательства и преступления царского правительства и объявляет ему решительную и беспощадную войну!.. На карту поставлено все будущее России: жизнь или смерть, свобода или рабство!.. Смело же в бой, товарищи рабочие, солдаты и граждане!»
Небо было охвачено зловещим заревом пожара. Осыпаемая градом пуль и снарядов, горела Пресня — последний оплот восставших московских рабочих. Здесь шел жестокий бой. Глухо ухали пушки, не умолкал треск ружейных выстрелов, на снегу алели пятна крови. Царские войска штурмовали дом за домом, квартал за кварталом, без суда и следствия расправляясь с теми, кто в течение 9 дней с оружием в руках утверждал свое право на лучшую жизнь.
10 декабря улицы Москвы покрылись баррикадами. Стачка переросла в вооруженное восстание, главным очагом которого стала Пресня.
В дни восстания Пресня, где находились Прохоровская текстильная мануфактура (знаменитая «Трехгорка»), мебельная фабрика Шмита, сахарный завод, носящий ныне имя погибшего в декабре 1905 г. рабочего Федора Мантулина, и другие предприятия, стала настоящей революционной крепостью. Наиболее прочные баррикады были сооружены возле Зоологического сада, у Пресненской заставы и в районе Прохоровки. Некоторые улицы были даже заминированы.
Желающих сражаться были тысячи, но у революционеров не хватало оружия. Поэтому дружинники дежурили по сменам. В основном у них были револьверы, гораздо реже — ружья и винтовки. Кроме того, многие были вооружены различным холодным оружием.
Конечно, все это могло показаться игрушкой в сравнении с пушками и пулеметами правительственных войск. И все же настроение у дружинников особенно в первые дни восстания, было радостным и бодрым.
История сохранила нам сравнительно немного имен героев пресненских баррикад. Среди них — расстрелянные царскими карателями Ф. Мантулин, Н. Афанасьев и И. Волков с сахарного завода, М. Николаев и И. Карасев с фабрики Шмита. Но все очевидцы событий единодушно отмечали, что в декабре 1905 г. московские рабочие проявили настоящий массовый героизм. И во главе их неизменно были большевики, делом доказавшие, что они являются настоящими руководителями революционного народа.
Начальником, штаба пресненских рабочих был большевик 3. Я. Литвин-Седой, во главе боевой дружины на Казанской железной дороге стояли А. В. Шестаков и А. И. Горчилин. Много сделал для подготовки восстания арестованный 7 декабря член Московского Комитета партии В. Л. Шанцер (Марат).
На Пресне была создана настоящая рабочая республика, во главе которой стоял Совет рабочих депутатов. Здесь была своя комендатура, куда дружинники приводили задержанных ими подозрительных лиц, продовольственный комитет, организовавший питание рабочих, финансовый комитет, помогавший семьям бастующих, революционный трибунал, судивший предателей и провокаторов.
До прибытия подкреплений из столицы московский генерал-губернатор Дубасов не мог справиться с повстанцами. В его распоряжении было меньше 1,5 тыс. надежных солдат, которые удерживали лишь центр города (6 тыс. солдат колебались и были заперты по приказу Дубасова в казармы). Крупные бои шли на Садовом кольце, Серпуховской и Лесной улицах, на Каланчевской (ныне Комсомольской) площади. Однако в эти дни не бастовала Николаевская железная дорога, соединявшая Москву с Петербургом. 15 декабря из Петербурга прибыл гвардейский Семеновский полк и правительственные части перешли в наступление.
В этих условиях Московским Советом было принято решение об организованном прекращении вооруженной борьбы и забастовки.
16 декабря штаб пресненских боевых дружин выпустил воззвание к рабочим, как бы подводившее итоги восстания.
«Товарищи дружинники! — говорилось в нем. — Мы, рабочий класс порабощенной России, объявили войну царизму, капиталу, помещикам… Пресня окопалась. Ей одной выпало на долю еще стоять лицом к врагу… Весь мир смотрит на нас. Одни — с проклятиями, другие — с глубоким сочувствием. Одиночки текут к нам на помощь. Дружинник — стало великим словом, и всюду, где будет революция, там будет и оно, это слово, — плюс Пресня, которая есть нам великий памятник. Враг боится Пресни. Но он нас ненавидит, окружает, поджигает и хочет раздавить… Мы начали. Мы кончаем. В субботу ночью разобрать баррикады и всем разойтись далеко. Враг нам не простит его позора. Кровь, насилие и смерть будут следовать по пятам нашим.
Но это — ничего. Будущее — за рабочим классом. Поколение за поколением во всех странах на опыте Пресни будут учиться упорству… Мы — непобедимы! Да здравствует борьба и победа рабочих!»
18 декабря дружинники прекратили сопротивление. Декабрьское вооруженное восстание потерпело поражение. Не хватало еще опыта, оружия, организованности. Серьезные изъяны были в боевом руководстве восстанием, которому явно недоставало тщательно разработанного плана наступательных действий. Не удалось привлечь на сторону революции армию. Наконец, вооруженная борьба не приняла в декабре 1905 г. всероссийского характера, а это значительно облегчило положение царизма.
Поражение Декабрьского вооруженного восстания в Москве, вооруженных выступлений рабочих, которые тогда же прошли в Ростове-на-Дону, Красноярске, Чите, Харькове, Горловке, Сормове и на Мотовилихе (Пермь), означало окончание периода, когда сохранялось примерное равновесие между правительственными и революционными силами. Большинство политических партий осудили большевистский курс на вооруженное восстание, признав его авантюристическим и провокационным. Однако Ленин считал, что, потерпев поражение, рабочие приобрели бесценный опыт, который «имеет мировое значение для всех пролетарских революций».
Не случайно, отвечая Плеханову, который бросил ставшую печально знаменитой фразу: «Не надо было браться за оружие», Ленин говорил: напротив, надо было браться за оружие более решительно и энергично, разъясняя массам необходимость самой бесстрашной и беспощадной вооруженной борьбы.
«Декабрьской борьбой, — писал он, — пролетариат оставил народу одно из тех наследств, которые способны идейно-политически быть маяком для работы нескольких поколений».
Память о Революции 1905 закреплена в названиях ряда улиц в районе Пресни; на площади Краснопресненская застава в 1981 открыт монумент. Вечная память о кровавых, бессмысленных событиях.
В ходе этих событий 15 декабря полиция задержала 10 дружинников. При них оказалась переписка, из которой следовало, что в восстании замешаны такие богатые предприниматели, как Савва Морозов (в мае был найден застреленным в гостиничном номере в Каннах (Франция)) и 22-летний Николай Шмит, старообрядец, унаследовавший мебельную фабрику, а также часть либеральных кругов России, отпускавших через газету «Московские ведомости» значительные пожертвования «борцам за свободу».
Сам Николай Шмит и две его младших сестры все дни восстания составляли штаб фабричной дружины, координируя действия групп её дружинников друг с другом и с руководителями восстания, обеспечивая работу самодельного печатного устройства — гектографа.
Вот им-то чего не хватало – миллионерам?
В учениках советского времени можно найти совершенно ошеломляющие высказывания:
«По своему характеру революция 1905 – 1907 г.г. была буржуазно – демократическая… Вождем революции и её главной движущей силой – и в этом особенность этой революции – был пролетариат, самый революционный класс. По средствам и формам борьбы это была пролетарская революция. Движущей силой революции было и крестьянство. На борьбу за землю поднялась нищая, ограбленная помещиками, российская деревня…»
Если крестьяне и знали что-то о происходивших в городах событий, то лишь из рассказов сбежавших домой от ужасов «пролетарской революции» рабочих.
«Рано утром 9 января 1905 г. рабочие с женами и детьми, празднично одетые, отправились к Зимнему дворцу. В шествии участвовало 140 тыс. человек. Они несли портреты царя, флаги, иконы, пели молитвы. Царское правительство тщательно подготовилось к встрече рабочих. Войска и полиция оцепили улицы, и площади на пути шествия; в боевую готовность была приведена артиллерия. Против безоружных людей были брошены отборные войска - царская гвардия, казаки. На Дворцовой площади и в Александровском саду солдаты встретили их ружейными залпами. Затем на рабочих набросилась конница. Людей рубили, топтали лошадьми, добивали раненых. Расстрелы происходили и на других улицах столицы. 9 января были убиты и ранены около 5 тыс. человек… Возмущение и ярость охватили рабочих. Большевики были вместе с народом. Они звали к оружию, к борьбе. На борьбу поднялись миллионы рабочих и крестьян…».
Ну, об этих пресловутых пяти тысячах уже говорилось выше. Не зря Геббельс как-то обронил, что искусству монументальной пропаганды нужно учиться у русских.
В 1906 – 1907г.г. продолжались забастовки, крестьянские выступления, волнения на флоте. Однако в целом революционное движение в это время напоминало арьергардные бои отступающей армии. Царское правительство медленно, но верно восстанавливало контроль над страной.
Центральным событием 1906г. стали сначала провалившиеся выборы в Государственную думу, а затем – провал выборов Второй Думы и, наконец, с третьего захода этот нового для России органа как бы заработал. Но ввиду полной своей бесполезности 3 июня 1907 г. он был распущен, что означало окончательное поражение и конец революции.
В апреле 1906 года министром внутренних дел был назначен Столыпин Альтернативой революции должны были стать реформы, проводимые по его инициативе и при поддержке большинства депутатов 3 Государственной Думы. Земельная реформа (9 ноября 1906) должна была разрушить общину и сделать крестьян собственниками земли, а так же создать дополнительную социальную опору для царизма в деревне в лице богатых крестьян (кулаков).
Реформы благотворно сказывались на всей российской экономике, но «профессиональных революционеров» это никоим образом не устраивало: установление в стране мира, порядка и спокойствия в их планы никаким боком не входило. Через пять лет Столыпин был застрелен эсером Багровым.
До Первой Мировой войны оставалось всего четыре года…