Байка на чае
Это ещё до начала перестройки было. Работал я гидромехаником на ролкере «ХIX съезд ВЛКСМ» в Сахалинском Морском Пароходстве. Грузились через нос, который в поднятом положении походил на разинутый рот трески. Так вот везли мы как-то новые легковушки из Владивостока в Магадан. В твиндеке меж блестящих, как лаковый паркет, наших славных «Жигулей» бросался в глаза подержанный Иж-2715, пикап, прозванный в народе «коблуком» за форму, напоминающую туфлю. На переходе, на рабочем дне, я, как водится, кумекал там над каким-нибудь вредным манипулятором. В Охотском море поднялась зыбь, и ко мне подошёл неказистый дядька. Как оказалось, хозяин пикапа. Он был озабочен надежностью раскрепления, мол, машина дюже тяжелая. Я удивился:
- Что значит дюже тяжелая?
- Картошка, - говорит, - фургон под завязку набит. На рынке взял. Сам-то я старатель. Артель отпустила больную мать проведать, только одно условие поставила – обратно без картошки не возвращаться. А мне ведь от Магадана до прииска ещё тыщу вёрст пилить.
Пошёл с этим мнительным золотоискателем глянуть расклад. Стопора нашёл в порядке, талрепы для очистки совести потянул - даже не крякнули – в струнку, фирма веников не вяжет! Успокоил, в общем.
- А сколько за колеса отвалил? – спросил я его.
- Да, в три тысячи обошлись, - ответил дядька без всякого пафоса.
- Довезешь, а с машиной что?
- Как что? Там брошу. На кой она мне. Главное - довезти. Сяду в бульдозер и до конца сезона - за рычагами. Потом домой, конечно, к маме!
Ого! - думаю, - словно стакан семечек купил! Килограмм картошки во Владике - десять копеек. В «коблук», ну, от силы полтонны влезет. Вот оно, золото-то чистое! Неочищенная, «в мундире»!
Байка на чае
В стародавние советские времена наш рефрижераторный флот поставлял в страну цитрусовые из Африки через порт города Жданов, нынешний Мариуполь. Там плоды при строгом контроле перегружали в вагоны и под пломбой везли в Москву. Так что в розничную торговую сеть экзотический дефицит не мог попасть даже гипотетически. Мой друг, из местных, работал как-то на такой фруктовой линии в должности старпома. Ну вот, судно на выгрузке. Как домой наведаться, и без подарка? Отобрал шесть лимонов. Крупняк, что бомба народовольца. Один к одному. На проходной - суши вёсла! - охранники взяли с поличным. Вызвали милицию и заперли в досмотровой комнате до её прибытия. С лимонами заперли. Ну, и захавал он их в пять минут! И жив остался! Опустили-таки за отсутствием улик, а значит, и состава преступления. Только с тех пор товарищ мой лимоны на дух не переносит.
Байка на чае
Попал я на китобой мотористом в 1974-м году. Зацепил ещё сподвижников Алексея Соляника. Легендарная личность. В 1946-м году он организовал первую китобойную флотилию. Родине требовалась оружейная смазка, и, благодаря его озарению, китовый жир с успехом стал конкурировать с дорогим в производстве циатимом. Получил дядька звезду Героя. Правда, умер, всеми забытый. Хоронить не в чем было.
Били китов столько, сколько надо. А сколько надо стране передовиков производства и ударников коммунистического труда? – вопрос риторический. Моя флотилия – судов тридцать китобоев с экипажем по 92 человека каждый и плавбаза по переработке – 600 человек. Отдых, снабжение – в Лас-Пальмасе до 1976-го года, пока «зелёные» не начали там себя к причалу приковывать: доколь русские варвары будут мировое достояние истреблять?!
Добывали и финвалов, и кашалотов, и даже касаток. Самый интересный кит – кашалот. Когда его акустик нащупает и ультразвуком щекочет, тот хоронится на глубине до 2500 метров, часа полтора может под водой провести. Дикое давление пучины ему нипочём. В его черепе, как в бочке, мозг в жидкости плавает. Загадочная жидкость. Ученые по сей день над ней голову ломают. Одна из составляющих её - спермацет – выпадающий после смерти осадок. В медицине уже достойное место занял как противоожоговое средство. А вот всем другим видам китов путь в бездну заказан. Максимум погружения – 400-500 метров.
Ещё один эксклюзив кашалота – амбра. Дороже золота. В парфюмерии стойкость запаху даёт. Наше судно за девять месяцев почти сто килограмм амбры добыло. Это в желудке опухоль такая, наощупь – пластилин, весом от десятка граммов до килограмма, обычно. Когда кита разделывают, опытный шкерщик ныряет в дерьмо желудка и ищет вслепую самородок-нарост. Вонища от свежака! Это вам надо голову в очко нужника сунуть, чтобы понять.
А самая лакомая часть у кашалота – нижняя губа. Её коптят, жарят, вялят. Ничего вкуснее в жизни не ел.
Главный на судне – гарпунщик. С двухсот метров при шести бальном волнении по параболической траектории стрелять и не промахнуться! Волшебник! Часто убивали первым в стаде малыша. Подлость, конечно, - гарем никуда не уходил. Чувство горя было сильнее чувства самосохранения. И кокошили всё стадо, только пот смахивай. Двенадцать тысяч китов в год флотилия добывала.
Вот, думаю сейчас, не в довесок ли к безнравственности Бог наделил человека разумом.
Байка на чае
Это я ещё мотористом ходил, на сухогрузе. В Мадрасе купили мы с третьим механиком по очковой кобре, десять баксов штука. Наслушались, что в Европе ходкий товар на чёрном рынке, можно сдать по пятьсот долларов экземпляр. Их семь или восемь у индуса, торговца уличного, в корзинке было. Большие, где-то с метр длиной и дюйм с четвертью толщиной каждая. Он играет на свирели, а змеи стойку делают, капюшоны раздувают и качаются, как маятник в часах с кукушкой. Объяснил нам абориген, что у аспидов два ядовитых зуба удалены, и жизнь наша вне опасности.
Пронесли на судно без проблем. Держали у третьего в каюте, меж рундуком и переборкой, в фанерном коробе из-под макарон. Насыпали песка из котлового пожарного ящика. Сверху стекло и лампу настольную, чтоб комфорт обеспечить. Кормили яйцами да мясом, что в артелке тырили. На второй день новосёлы освоились и яйца глотали – только давай.
В Испании нам сулили пятьдесят зелёных за голову, да губа-то уже раскатана, вручную не закатаешь. Отказались.
Во Франции чуть не погорели. Ведь никто из экипажа не знал о нашем товаре. Прихожу с города, а на борту шмон. Чёрная полиция и таможня надстройку обыскивают. Не знал я ещё, что друг мой наших гадов портовым работягам предлагал. Нашёлся кто-то из них, стуканул. Констебль капитану заявил, что у нас на судне животное. Меня в пот так и бросило. В Мадрасе меньше потел. Хорошо, третий выдержку проявил и самообладание, лампу успел снять и полотенце на стекло бросить до досмотра. Полазили «лягушатники», глянули за рундук, но полотенце не тронули. Тут ремарка нужна: товарищ мой – поросёнок ещё тот. Редко, когда стирался. Видать, побрезговали стражи порядка в руки брать его махровый предмет гигиены - тем мы и спаслись.
Собрание, конечно, мастер наш устроил, пугал, увещевал, да виноват тот, кто попадается.
Пришли в Антверпен. Намотали аспидов вокруг торса на майку. Под курткой не видно. И на центральную площадь, к фонтану Брабо. А там армяне, грузины да евреи – маклаки. С одним соплеменником Руставели почти сторговались по четыреста долларов за штуку. Стал свою показывать, так извернулась и в палец укусила меня. Даже кровь выступила. Жулик с женой был, и та вдруг категорически отказалась. Ну, ни в какую. Облом. Только на такси пятьдесят баксов прокатали: от проходной до проходной. Палец-то быстро зажил, а куда змей девать?
Уже в Таллинн идём. Кобра третьего механика за два дня до подхода ослабела, не ест. В общем, сдохла. Пришвартовались. А февраль за бортом. Холод собачий. Что с оставшейся бедолагой делать? Все пугаются такого товара заморского. Смотрят на меня, как на двинутого.
Поехал я в зоопарк на Пярну манте. Эстоночка, смотрительница террариума, лопочет: «Денег не дадим, а так возьмём». И до того мне жалко рептилию стало, что махнул я рукой и отдал её, не торгуясь. Тётка змею в клетку сунула и живого цыплёнка ей подкинула. При мне трапеза не состоялась. Надеюсь, кобра осмотрится, освоится на новом месте, всё лучше, чем за рундуком.
Такой вот бизнес по-русски. Месяц жутких страхов и нервотрёпки. И ощущение радости в конце.
Байка на чае
Привезли мы в Портсмут из Вентспилса торф в мешках, больших, зелёных. Выгружались на причал военно-морской базы, не знаю, почему. Кругом доки, цеха крытые. А там - мать честная! - такие дуры стоят, лодки подводные англичан, - глазом зараз не обозреть! Кругом ограждения, знаки предупреждающие и запрещающие.
Пошли мы взглянуть на памятник Нельсону, адмиралу их знаменитому. К нему дорожка специальная, узкая, жёлтая – не ошибёшься. Агент сервисный нас предупредил: с дозволенного маршрута ни на шаг только. А мы вот по пути к одноглазому да однорукому решили полюбопытствовать. Ну, нас в первом же цеху и взяли. Сразу дознание, следствие. На судне переполошились: Господи, контрразведка ребят забрала. Не шутки. Я думал, что будут бориску в дверях зажимать и пальцы ломать. У нас ведь в Кронштадте не забалуешь, коли возьмут. С концами! И искать никто не будет. А нам-то что в КПЗ британском? Джентльмены реальные. Помурыжили и отпустили. Какие мы шпионы? По роже видно, что «made in Russia». Это первый помощник на борту с фотоаппаратом под спасательной шлюпкой весь день отлежал, свой хлеб отрабатывал.
Жаль, до Нельсона так и не добрались. Его труп, говорят, после Трафальгарской битвы в бочке с ромом хранили, пока в соборе Святого Павла в Лондоне не похоронили, холодильников-то не было тогда.
Байка на чае
Дед мой как-то разворчался: Сталин! Сталин! Кто комиссарил-то? - до революции землю в аренду сдавал, с удочкой сидел, лягушек за глаза цеплял. Привезут от нанимателя съестного на зиму, чтоб не помер, и вся недолга. А как красные флаги развернулись, так кожанку убитого царского военного инженера надел, наган нацепил и припомнил: этот сосед хомут когда-то не дал, а тот – лошадь.
По такой памяти и раскулачивали. К одному моему односельчанину ходили – в мироеды записан: корова, пять овец. Так семеро детей у него, мал мала меньше. Придут – стол накрыт. Овца задрана. Самогона бутыль дожидается. Кончилось тем, что один барбос остался. Зарезал куркуль и его. Наелись экспроприаторы, напились и гутарят: «Будем всё описывать. Согласно циркуляра. Дальше тянуть некуда». «А что – отвечает – описывать. Ничего ведь нет. Кобеля, и того подъели. Вон, голова в хлевушке лежит». Как кинулись они во двор себя наизнанку выворачивать! Ушли восвояси. Потом просили: «Ты нас того, с собакой, - не выдавай». Одно дело – социализм строить. А на смех поднятыми быть – совсем другое дело.
Байка на чае
Стояли мы в Пирее на доковом ремонте. И задумал стармех соорудить на борту русскую баню. Где разместить, уже давно накумекал – в душевой для рядового состава, габариты позволяли, прямо просилась туда она. Нам не верилось, что судовладелец разрешит. Кому нужны лишние расходы? А бумажной волокиты сколько! Это ж изменение проекта судна! Техническое обоснование. Согласование. Одобрение классификационного общества, наконец. А вот пошёл навстречу капиталист!
Строили мы, строили и, наконец, построили. Осталось найти банных камней. Не всякий же булыжник на электропечь водрузишь, так может лопнуть, что и покалечит. Взял наш «дед» матроса в подручные и спустился с дока – на берегу морскую гальку шерудить. Искра высекается – самое то, значит, в мешок. А рядом с нами натовская база располагалась. К ней на подступе, у шлагбаума, и случилась «малака», как грек бы сказал, - повязал их военный патруль.
Разбирались вояки долго. В том числе и с тем, что такое квас, и зачем его на камни льют. Да и поди, пойми, что, если француз, к примеру, потный и счастливый – после секса, то русский – после бани. Камни конфисковали. Вернули к отходу судна только. Рентгеновскими лучами просвечивали, как пить дать!
А голыши классные в деле оказались. Не хуже дорогого жадеита или того же нефрита понтового.
В коридоре, при входе в баню, мы доску для объявлений повесили. Перлы запомнились:
«Опытный банщик снимает усталость одним ударом. Оплата по договорённости».
«Народный целитель и дипломированный костолом выщипывает усы и вправляет мозги без наркоза. Предоплата 100%».
«Сдам в аренду медный тазик».
«Салон «Прогресс». Незабываемый массаж пневмомолотком. Удаление мозолей на наждаке.».
«Веники б/у. Недорого».
Байка на чае.
Как-то в Марселе, у причала, проверяли мы в работе систему инертного газа – готовились к ежегодному освидетельствованию машинного отделения. Газогенератор не подвёл. И цвет пламени соломенный, как положено. Только так бывает, что при розжиге форсунки дизелька забрасывается в водяной затвор скруббера, очистителя углекислого газа, и велика вероятность попадания её за борт. Десять граммов могут создать радужную пленку площадью с ипподром. А это – загрязнение окружающей среды – oil pollution. Уличат – мало не покажется. В общем, угораздило нас плюхнуть в акваторию порта. С мостика звонят в машину: «Портнадзор на подходе!». Старший механик не растерялся. Набрал в бутылку моторного масла и бегом на бак. Размахнулся и *уяк её в воду! Метров на двадцать отлетела и камнем на дно ушла. Встречает инспекторов, в глазах неподдельное удивление: «What? Were? I think this is misunderstanding». Спустились в машину - всё тип-топ. Поднялись. Идут по главной палубе. «Дед» вдруг вскидывает руку. Так обычно в бочке на мачте вперёд смотрящий матрос делает, когда кричит: «Земля!» Ну и тычет за бак. А там - масляный развод на воде, и чмык – еще один секунд через десять, чмык – еще. Вот откуда плёнка у нашего борта! Ветром прибило! Смотрите сами! А вы нас подозреваете! Почесали репу визитёры и ушли. Зауважал тогда я стармеха сильно. Слышал, на пенсии он уже давно. Вот же, умел человек вовремя жопу вешками обставить.