1
Ничего не добился
я этой кричащей обидой.
Слово “честь” для меня
выше музы и крепче оков.
И дуэль для меня только повод -
подобье корриды.
Я и сам не безгрешен,
и бабником был... Я таков!
2
Разве можно представить,
что творится в душе у поэта!
И жена с голубым
закрутила любовный роман.
И летит не ко мне,
а к нему её страстно карета.
Как принять мне обиду
и этот супруги обман?!
3
Я приму, я прощу.
Нипочём мне ни сплетни, ни слухи,
Только боль за двоих,
только душит позор эполет
Разговоры со мною не страстны,
а сдержанно-сухи
В акварели прозрачен и нежен
её силуэт
4
Вырываю из тела
последние горькие звуки
Всё прошло,
всё ушло,
жизнь моя ни к чему и зачем
И не мне целовать её тонкие,
страстные руки
Только этот ответ для меня
словом неизречим
5
Для меня позади
эти тонны макулатуры
Я творил я горел
сукин сын я себе говорил
Но видать не уйти мне
от этой арапской натуры
Самый ветреный я
из великих поэтов-ветрил.
6
Два аршина с пятью с половиной
всего лишь вершками
Рост мой точно замерил
для картины своей Чернецов.
Темно серыми с синеватым отливом
живыми глазами
Соблазнял я на выданье дочек
и гневил их отцов.
7
И казалось
я был только лишь петербургский повеса.
И казалось
я только смеялся и лихо кутил.
И казалось
за хвост ухватил я поэзии беса
И далёк был карьерному росту
бумажных светил
8
Всё прошло - улетело.
Осталась одна лишь обида.
Я убит на дуэли.
За супругу не отомщён.
Я как Эрос Платона.
Моё сердце навеки разбито.
Мою душу от смерти
укроют крылатым плащом.
9
Разобраться как мне
для чего я зачат был в утробе
Где же Бог если
я за святое отмщенье убит?
Я прощён государем.
Причащённым умру в этом гробе
Где я слыл вольнодумным
и отдал свою жизнь как пиит.
10
Где мой род, древний род,
не сыскал благосклонность великих
Уходящий корнями
к былинному мужу Ратше
В этом роде
арапская кровь подмешала нрав диких
В этом роде
радели о долге а не барыше.
11
Африканец Абрам Ганнибал
мой по матери прадед
Дал мне нрав чёрно-белый
где столько пылает страстей
От которых весь мир
неспроста до сих пор лихорадит
Даже в эру космических ритмов и скоростей.
12
Этот бешеный нрав мой
ворвался в поэзию штормом
И крутил он и рвал он
рифмоплётов гнилых паруса.
Свою точную рифму с размером
предпочёл всем реформам
И предстала пред миром
Афродиты российской краса
13
Я мечтал сохранить
всё что было в истории русской
Положить на бумагу
гениальность возвышенных строф
Презирал подлецов
и не шёл по тропинки я узкой.
И с друзьями открыт был
их любил, и к врагам был суров.
14
Я вознёс к облакам точность форм
и хрустальное слово
Я возвысил словесность до иных,
неземных рубежей
Блещет власть так умом,
ведь она как орел двухголова
И для каждого есть у неё
сто цензуры ножей.
15
Но цензура мне что?
Обходить я умею запреты.
Без цензуры печально.
А с нею порезан ты в кровь.
Без цензуры лютуют болваны
толпою пригреты
А с цензурою ты сиди тихо
и не сквернословь.
16
Кульминацию слова
невозможно излить в одночасье
Рифма жаждет основы -
вдохновению нужен разбег.
Мне же выпало в детстве
великое яркое счастье
Где Вольтер и Парни
стали крыльями библиотек
17
Царскосельский лицей
ты открылся в октябрьскую осень.
До великой войны с Бонапартом
почти ещё год.
Сквозь цветной листопад
я смотрю в облаков неба просинь.
Сам с листвою кружусь
и мне так далеко до невзгод.
18
Царскосельский лицей -
всё что лучше было - минуло
Пережито в нём столько!
Юность, звуки гусарских гитар
Здесь лицейское братство
среди пышной природы разгула
Здесь впервые открылся
и мой поэтический дар.
19
Здесь воздушный Жуковский,
подарил мне просторы элегий
Здесь великий Державин
меня искренне благословил
Ни какой тебе лжи,
в продвижении службы стратегий
Этот воздух свободы,
задыхаясь всю жизнь я ловил.
20
Пущин, Дельвиг и Кюхля,
мои школьные верные други
Как дерзили мы с вами
как смеялись мы плача навзрыд.
Как летели мы в вальсе.
И тела наши были упруги
И дуэль кюхельбекерна,
и Трико нашей шуткой умыт.
21
И вся жизнь впереди.
Столько планов и новых открытий.
И с лицея летит
за Людмилой моей Черномор.
И с Давыдовым столько
жаркий встреч и с шампанским распитий
Подражая ему
я усвоил его стиль с тех пор.
22
Уровнять невозможно то что было
с тем что ещё будет
Беззаботный повеса,
оказался надеждой страны.
Сколько я всколыхнул своей рифмой
разбившихся судеб
Сколько чистых сердец моей строчкой
на век сражены.
23
Аромат новых встреч
и мечтания новых дерзаний.
И стихи “К Чаадаеву”,
и “Зелёная лампа” горит.
Наслаждался я жизнью
и принял я облик фазаний
И свободы и братства на веки
я стал фаворит.
24
Я писал я творил,
что мне Зыков с его критиканством
На смешение стилей
вдохновил меня чуткий Пегас
Я скрестил воедино
мысль французскую с русским убранством,
Я же сын вдохновения,
а всё прочее мне не указ!
25
За язык мой и нрав
мне грозила Сибирь с заточеньем
Но сумел Карамзин
открестить меня от Соловков
Воспаление лёгких
подхватил я Днепровским теченьем.
И вот я на Кавказе
Прометей где скорбел от оков.
26
Я увидел размах
и величие вечной природы
Крым запал в моё сердце
и лежащий у моря Гурзуф
О, манящие скалы,
крики чаек и запах свободы.
И вершины во льдах,
те что выдумал бог-стеклодув.
27
Мой размах мой размер.
Где решил умирать ещё рано,
Где мой “пленник” возник
и “Бахчисарайский фонтан”.
Где родился мой замысел
и открылась Онегина рана
Где впервые примерил
Гавриилиады кафтан.
28
Где искал свою форму
в древнегреческих переводах,
Где запоем читал
лорда Байрона я и Шинье
Где обрёл я себя,
потеряв наслаждения в одах
Где забыл обо всём,
где кружился я в рифм вышине.
29
А затем будет лето.
Сиротливое - двадцать шестого.
Я второй год в Михайловском.
И мне скверно и хочется выть.
Я похож на Иуду,
предал кто свои мысли и слово.
Своих верных друзей,
тех, кто взялся царя низложить.
30
Мои мысли не здесь.
В жёлто-каменном Санкт-Петербурге
Где пытают друзей,
где над ними глумится палач.
Предпочли они смерть
орденам, сволочам и мазурке
Кто я есть перед ними?
Вдохновенный мальчишка-горлач.
31
Друг Жуковский в письме
сообщает, что я не замешан
Эта правда и нет,
ведь в бумагах у каждого я
Кто восстал в судный день
оказался публично повешен
По этапу отправлен
в каторжанские лагеря.
32
Друг мой Пущин давно ль
мы с тобой при свечах говорили
Кюхельбекер, mon cher,
разве ты на убийства горазд?
Вы теперь в кандалах.
По этапу растаяли в пыли.
Только я не обрит.
И остался в дали и вихраст.
33
Как же так, что друзья мои
все оказались подсудны?
Как же так оказался
от вас я в деревни глуши.
Вдохновили на подвиг
вас поэта стихи безрассудны
И вопрос к моей совести
за кого же ты Пушкин - реши!
34
Я поэт.
Я трубач.
Не к чему мне чины и уставы.
Новый царь вызывает.
И лечу я к тебе, Николай!
Как далёк ты Петру.
Далеко как тебе до Полтавы!
И твоё покровительство, оно
как собачий мне лай.
30
Ты меня отпустил
и простил мне опальные строки.
Но вопрос твой прямой
и ответил я прямо в глаза:
“Я поэт, государь,
а поэту чужды лжи пороки
Если был бы с столице,
то не встал за твои образа!”
31
Ничего не добился
я этой кричащей обидой
Слово “честь” для меня
выше музы и крепче оков
И дуэль стала мне только повод -
подобье корриды
Я и сам не безгрешен,
и бабником был я таков...
21.01.2015 13:43