Ольге Гудковой

      


Всё старое под новыми одеждами --
С приставкой "нео": христианство. Все дела.
Вновь борзописец тщит себя надеждами:
Легко поэзии мол вздёрнет удила.

Я верю в Господа, Его Величество.
Её Высочеству поэзии служу.
И новомодное неоязычество
Не осуждаю (кто я есть?), не осужу.

Ты в творчество мне выдала лицензию.
Мой первый сборник -- вдохновенный самиздат.
Я настоял и ты внесла в рецензию:
"В его лице зажглась сверхновая звезда"...

Позднее разберутся стихотворицы
И стихотворцы: кто -- звезда, кто -- не звезда.
Здесь главное -- навек не опозориться;
И -- чтобы после не могли нас освистать

Поэты и поэтки Воскресения,
Когда поэзии вновь вздёрнут удила.
Но прежде мы пройдём чрез потрясения:
Великая Скорбь, Армагеддон и все дела.

Ушла... А мне  -- здесь жить. И  -- одиночество
Превозмогать. И -- верить в Господа. Служить --
Таланту своему. Её высочество,
Меня поэзия оценит, может быть...

При жизни мы не слышим благодарности.
Из уст твоих при мне срывалось много раз:
"Талантам надо помогать. Бездарности
Пробьются сами". Ольга, здесь -- не в бровь, а -- в глаз.

Сказала мне: "Займись-ка переводами!"
А я: "А как же, мол, Маршак и Пастернак?"
И снова ты попала в точку, Mon Ami,
Шескпириана переводится, да как!..

Я сплю? И все вокруг мне говорят: очнись!
Я плачу? Нет! Конечно, я не плачу. Нет.
Я понял: ты же человек порядочный,
И настоящий журналист, а я -- поэт.

Твори, и вдохновение оправдывай.
Твои стихи приемлет вечности тетрадь.
А графоманам -- счастье графоманово:
Писать, печататься. Печататься, писать.

В каком бы я бы ни был потрясениии,
(Мы к смерти близко. Близких смерть -- всегда удар),
Я не могу забыть о Воскресении, --
И незаслуженный и неоплатный дар.

И смерть — лишь сон глубокий, да и только лишь.
Вот ты проснёшься -- переводчик, журналист --
Моё оценишь христианство... Ольга! Спишь?..
Поспи. А я перед тобою, Ольга, чист.