Горюешь ты, что скоро двадцать три, —
Я б горевал лишь от подобной взятки!
Мне столько же и внешне и внутри,
Вот только — в квадрате, ну, и в обратном порядке...
Меня пронзают злые языки.
Ох, люди... Что у них в умах таится!
Талдычат, мол, моложе — старики,
Пора б тебе, наверное, побриться.
И гонят меня, гонят из села
толчками и пинками ближе к городу,
Чтоб вкалывал, как бедная пчела,
И сбрил свою распущенную бороду.
Я, сжав кулак, ворчу в ответ им: "Во!
Познаете Вы, гады, мою твердость!
Уйдите! Я не бреюсь для того,
Чтоб как-то подчеркнуть душевный возраст!"
А ты... ты ж врач, так действуй: осмотри,
Верни меня в привычные мне двадцать.
(И не горюй, что скоро двадцать три,
Ведь выглядишь-то ты на лет семнадцать).
Хоть душу наизнанку выверни, —
Итак ей, бренной, не живётся в теле, —
Но то, что было до сего — верни,
Не то загнусь один. Больной. В постели.