Этой ночью все тени равны -
Одинаково бродят сквозь лужи.
И собаки от злобы верны
Под неправедный хлёст черной стужи.
За окном пляшет вьюжная моль,
Беспорядочно ветер сдувая,
Натирая на небо мозоль,
И играя, злобясь и всплывая.
Вот фонарь, старый хрыч, всё один,
Неприкаянный стал, нежеланный.
Моих туфель - всегдашний кумир,
Только тощ и от злобы забавный.
А снега все упали на тень
Алкаша, что заснул на заборе,
Представляя, наверное, сирень
Иль девицу в полях на просторе.
А девица уж та пятый сон
Отрывает от мыслей и мозга.
Снится ей нагло-ласковый он,
В простынях что милует серьезно.
И свеча на столе чей-то стыд
Выносить не намерена боле.
И под гнётом нелепых обид
Растеклась вся в одно неживое.
И столешница сонно глядит
На пространство какого-то парня
Что в кровати свой злой аппетит
Наслаждает украдкой, читая.
И прихожая, словно портал,
Открывает для всех свои двери.
Милый ангел мой - с милых зеркал
Вышел гордый, совсем без материй.
А за ним тридцать сов-дьяволиц,
Раздражающих воздух и время.
А за ними сто гордых орлиц
Из зеркального низа-тоннеля.
И собачье кривое нутро
Вышло прямо и стало кривляться.
И надев на себя Никого,
Обхватило его за запястье.
Черный лис вылез прямо из дна,
Где портал - это общая сходня.
Был он с лысиной - там имена
Всех людей, кто скончался сегодня.
Там чернила на ней и значки
Всех безумцев, уродцев и пьяниц,
Что повесились, может с тоски,
Может просто от скучненьких пятниц.
Старый черт как всегда в пиджаке,
И внезапно подпрыгнул из люстры.
Позвеня всей деньгой в кошельке,
Примостился на листья капусты.
Черный кот без усов и без лап
Приведением очнулся на воздух.
- О, мой недруг, как ты все ж ослаб, -
Моя язык приговаривал отзвук.
Все расселись за черным столом,
На котором срубили живыми
Три башки топором под углом.
Ну а чьих - даже рюмки забыли.
На столе вырос бурый графин
С баландой, серо-розовой кашей.
В него чертик подсыпал маслин
И помазал с ухмылкою сажей.
Из окон вдруг ворвался стакан,
Расслоился на сотню похожих,
И к персонам подался и стал,
Корча старые важные рожи.
И графин разливался в стакан,
Наполняясь при каждом отливе.
Сам пьянел от грудей лестных дам,
Что мерещились в нем все противней.
И померкли пространство и ночь.
Только свечи тускнели немного,
Будто тайну иль чью-нибудь дочь
Не хотели вдруг выдать пред богом.
Занавески скукожились в ряд
И зажались, как в холоде адском.
И картины все вместе подряд
Вдруг сложились под черною маской.
Даже воздух под тяжестью душ
Растянулся в жвачку и лопнул.
И игриво вскочила в нем чушь
От очей черта наглого. Топнув,
Чёрт вознес свой стакан в потолок:
- Ну друзья, так зачем нам собрание?
От нее как от ангелов толк.
Выпьем же - и назад на задания!
- Ну уж нет, - возразил черный кот.
Разбираться тут надо серьёзно.
Я не против, конечно, что в рот
Пистолет все кладут грациозно.
Но вот здесь же особая дичь,
Что, во первых, решиться не может:
Иль таблетки ей ночью испить,
Иль от дури повеситься все же.
Во-вторых, я опять позабыл
Свои лапы и пить теперь брюхом.
Эта чертова синяя пыль
Мне все уши засыпала пухом.
Он привстал и, кряхтя, как актер,
Стал трястись головою и телом.
- Ах ты лживый несносный позер! –
Черт пульнул в него малой Венерой,
Что стояла в пыли у окна
Статуэткой почти уж разбитой.
- Я забрал бы ее в имена,
Что на лысине тут вот прибитой
К моим слабым и старым плечам, -
Тихо лис вдруг добавил открыто.
- Дело надо отдать палачам, -
Вдруг все совы вскричали сердито.
Доведут в сумасшествие боль,
А уж ту превратят в безысходность.
И три глюка пусть к ней изо окон
Сущность явят и вложат тревожность.
А потом дело трех палачей,
Контролируют пусть ее мысли.
И в безумство плаксивых очей
Ядовитые слезные брызги
Подсыпают, как перец, сильней,
Чтоб не вышла из сумрака боле.
Чтобы было больней и больней,
Чтоб себя отдала в неживое!
- Перестаньте! - вдруг ангел привстал.
Всё живое - не наша забота.
Вы вот вспомните грязный трамвай,
Переехавший тетку с икотой!
- Ха-ха-ха, - разразился вдруг кот.
Ах, какая печальная драма!
Ох уж этот несносный народ
Под трамваи им лезть все упрямо!
А зато как красиво текла
С ее кожи какая-то жижа.
И как быстро сползла голова,
Прям как глиняный чан из карниза!
Любоваться - есть хобби мое.
Тут уж с этим ничто не поделать, -
Кот цедил свое злое питье,
Примостившись в совиное тело.
А оно, как качели, во жгут
Превратилось - лишь блещут глазницы.
- Вот еще: вдруг ее все же ждут,
И в молитве трепещут как птицы
За душонку ее и за жизнь? –
Вдруг вскричали все разом орлицы.
- Эх вы куры! - взорвался вдруг вниз
Черт, висящий на люстре темницы.
Никому не нужна ее плоть,
И ее раскоряшные мысли.
Глотку надвое надо колоть -
Там все жилы давно уж закисли.
И к тому же в печали она -
Как чудесно, что это паскудно.
Надо втиснуть ей мысль, что вина
За убийства себя неподсудна!
Как забавно ведет себя люд –
Как терпеть что-то – сразу в убийство.
От таблеток полсотни блюют –
Переводят лекарство – вот свинство!
И собачье кривое нутро
Только гавкнуло в знак одобрения:
- Как убийства люблю, как стекло -
Им порезаться можно с рождения!
- Слишком слаб стал сегодня народ, -
лис свой ус завивает с ухмылкой.
Превращаясь в обыденный сброд,
Только тратит все пули затылком.
Ну а эта - всего лишь мала
Нам для дичи серьезной, масштабной!
Ну вот если была бы борьба
С патриархом, с монахом - с той правдой
Что умнее, тогда веселей
Был бы пир наш в раздумьях убийства.
Приманили б сто тысяч чертей,
Чтоб отпраздновать это бесчинство.
Как того бедолагу - дьячка,
Что повесили мы на заборе.
Тот что жить не умел без смычка
Все таскал его даже на хоре.
- Ха-ха-ха, - разразился вдруг кот.
Помню-помню - объект очень сложный.
Ну никак не хотел пулю в лоб -
И пришлось способ самый надежный
Ему всунуть в башку как в чурбан.
Там уж сам завершил все что нужно!
Бедный мой, отставной капитан -
кот скосился в печали натужно.
- На покойниках больше нельзя
Заработать хотя бы три цента.
Надо мучить живых втихаря,
Чтоб вручили хоть нам пять процентов!
- Брось, Никто, ты не бедствуешь все ж, -
кот привстал и пружинит на совах.
Чрез три дня ведь ту бабу убьешь
И получишь своё - и готово.
- Но она не сдается вот так, -
Есть в ней большая, чем моя, сила.
Я терзаю ее - вдруг пятак
Подошла и на паперть спустила.
- Да, дела твои плохи, дружок, –
лис скрутил палец свой в папиросу.
Человек без друзей одинок -
Вот на это дави без вопросов.
- И зачем вам такие дела? -
ангел вдруг раскалился, сверкая.
Ведь душа-то уйдет в никуда -
Чрез секунду родится другая.
Через пять - душ придет тысяч две,
Через десять - уж триста, как в сказке.
Пусть моя поживет на земле
Хоть немного еще, хоть без ласки.
(Мое сердце скрутилось в кулак,
Задрожало и прыгнуло в пятку.
Кто я, где я? Мой разум - чудак,
Растеклось все в нем - дайте мне тряпку!
Я привстала с колен и в окно
Взгляд упал мой на что-то большое).
- Тряпки нет там, - отрезал Никто
Хочешь выпить вот это шальное?
(Протянул мне стакан с сотней глаз
Синих, черных, туманных и грязных.
Изо рта моего вдруг алмаз
Побежал - прям такой несуразный.
Выпал вдруг и в окно полетел.
И разбился, ударившись в стекла).
- Я видал очень множество тел,
Что боролись за жизнь так неловко!
Как в такое сползает душа,
А потом остается спиралью?
А уж после убить не спеша
Себя хочет, душа глотку шалью! -
Кот вскочил, багровея, трясясь!
И вы нас обвиняете в этом?
В том, что мы ударяем их в грязь
Самовольно, ответом, советом!?
Мол, пойди и убейся, так что ль? –
стул повис и стакан раскололся.
Как же выбор, что должен любой
Сделать сам и промямлить - "боролся"
Пред небесными слугами там,
Где его даже в двери не пустят!
А чертям и котам всегда срам
За таких вот безвольных и трусов!
И за нытиков в черных очках,
Что за зенками прячут браваду.
Ходят в мнимых всегда дурачках,
Эгоизм свой нося как награду
Посредине скупого плеча,
Что поет: пожалейте беднягу.
Не жалеет всегда седина!
А чертям даже плакать в бумагу -
Ни за что, никогда - ни на миг!
А она уж давненько решила
Облегчать накопившийся пик
Ее боли, терпенье и сила
Ей давно не нужны - как и жизнь!
(Кот метался по воле пространства,
Заставляя себя то кружить,
То кидать в воздух злое жеманство!
Черт скурил трое пальцев и встал).
Взор его загорелся презрением:
- Значит будет сейчас ритуал!
Выбирает сама - с вдохновением,
Как же хочет она умереть?
Может просто, а может быть сложно?
(Под ногами моими вся твердь
Растворилась, как будто так можно.
Он приблизился шагом ко мне,
Его морда скосилась от смеха).
"Боже, боже, я только во сне -
Вот сейчас для меня есть утеха!"
- Бога вспомнила - это ты зря, –
Черт на шаг отошел, словно замер.
Отвечать надо всё ж за себя,
А за Бога ответят в казарме
Трое нежных и слабых юнцов,
Что молясь ему в бое, и в правде,
Будут жить за слабевших отцов
Да и просто для жизни во взгляде!
(Вдруг вся комната в тряске сошлась,
Все стаканы полопались в бритвы.
Воцарилась лукавая власть,
Мои губы сомкнулись в молитвы!
Разум мой будто тек не водой,
А какой-то зеленою жижей!
Голова моя стала свинцом
Кто-то шел ко мне ближе и ближе!
Я кричала от боли внутри,
И от судорог, и от озноба.
В мыслях вдруг прозвучало "беги!"
Сколько милей от гроба до Бога?
Черт схватил меня за руку - в смерть
Кот обвился вокруг - к приговору.
Совы руки сплели чтоб галдеть
Мне в лицо непрестанно как вору.
Милый ангел мой с милых зеркал
Отдалился под дымом из смрада.
Близко видела чей-то оскал,
Неужели полночного ада?
Тихо... Ночь подошла к зеркалам.
Озарилась, вошла и исчезла.
Эта комната... Эти глаза
На картине... И новые кресла...
А вокруг ни души... Белый свет
И печаль на распахнутых шторах...
Я сижу словно тысячу лет
На паркетных суровых узорах.
А душа моя в банку стеклась
Желтым воском, прибилась к иконе,
Как гвоздём ко кресту - лишь сейчас
Остывала на полке в покое.
Толстый месяц рыгал за окном
В тучи рыжей заснеженной слизью.
Стрекотали деревья псалом.
Утро было. И было то жизнью.