Я всегда любил костёр, что внутри меня, языками пламени ласкал грудную клетку, согревая все тело, дымом и гарью расходясь до кончиков пальцев.
Пламя не позволяло останавливаться на одном месте долго, словно Белые Ходоки могли найти меня по дыму, восходящему в небо. Как акула, не останавливался, не давая едкому дыму прожечь мои лёгкие до основания, я словно дельфин, спал с одним открытым глазом, не позволяя себе упустить хотя бы одну крошечную деталь (сколько же я пропустил?). Я любил огонь, что делал меня пылким и эмоциональным (а позже я нашёл идеально подходящий синоним — непостоянность).
Я знал, что каждый удар, каждый неудачный эксперимент (коих в моей копилке хватало) и каждый день, полный тоски, все это подбрасывало дров в мой костёр. А я не мог все пустить на самотёк, не мог скучать, иначе в моей груди разгорался целый пожар, словно замок, управляемый Кальцифером, я, не выпуская из себя ни искорки, позволял какой-то метафоре собой помыкать.
В моменты грусти и отчаяния, я винил во всём эгоизм и своё распутье, тяжёлой галькой лежащее в моих ногах и кончиках пальцев. Я не мог найти очаг возгорания, а каждый литр воды, что я пытался вылить в костёр, оборачивался озером бензина.
А я все не мог понять, что в костре горели мои кости.