Ксеня в слёзы: «Мне бы щуку…
Я такую же хочу…»
Водяной смутился: «Мука,
даже мне не по плечу!»
Ксеня плакала: «Конечно,
щуки водятся в реке.
Ты же Царь морской навечно.
Кто всех держит в кулаке?» –
«Да как раз твоя колдунья,
щука эта, – Водяной
глаз прищурил. – Эка лгунья!
Хоть не видеть, с глаз долой!» –
«Отчего ты зол, дружище?» –
«Так полцарства отняла!
Ладно б воду, дна не сыщешь…
Не пойму я, как смогла?
Щука просто невеличка,
но ума не занимать,
знает все мои привычки,
что хочу – она мне вспять.
До того дошло, что русло
так расширила одно –
вот уж женское искусство –
танцплощадкой стало дно.
И зачем оно такое?
Дно похоже на паркет…»
Феофан смеялся стоя,
Сеня – сидя, без штиблет.
Он сушил их возле печки,
совершенно был босой.
Феофан казал: «В аптечке
аспирин. Наверно, твой.
А ещё в углу пылится
пара валенок, надень.
Хочешь разве простудиться?
Вот упрямый, словно пень!»
Сеня, как заворожённый,
в точку только и смотрел,
то ли в думу погружённый,
то ль узнал, чего не смел.
То ли щука на обложке
привлекала Сенин взгляд.
То ли видел он, что ложки
сами выстроились в ряд,
высыхали книжки сами
и стремительной гурьбой,
будто их несёт цунами,
в полках сами встали в строй.
Да и слышал он, конечно,
Ксеня с кем-то речь вела…
Да и выглядит беспечно:
не сама полы мела,
не сама столы сушила,
расставляла книжки в ряд,
да и смотрит так уныло…
Вот и слёзы – сыплет град.
Да и плачет отчего-то.
Да и ищет-то – кого?
И подмышкою не ноты…
Интереснее всего,
что она Емелю ищет,
о Емеле говорит.
Книжка стала вместо пищи.
Что, Емеля – Фаворит?