Христофор Яковлевич (Иван Черненко) / Стихи.ру

Но Иисус сказал ему: предоставь мертвым погребать своих мертвецов, а ты иди, благовествуй Царствие Божие.
Лук. 9:60
Жил на нашей улице старик Христофор Яковлевич: коренастый, полностью уж облысевший, но с густыми седыми усами и носом картошкой. Древним был, как и колхоз «Комсомолец». Порой мне казалось, что старик и сам с трудом помнил, сколько ему лет отроду. Зажиточный мужик. При советской власти наворовал много, был директором колхоза. После развала вышел на пенсию, отстроил себе не большую птицеферму на приусадебном участке и зажил на деньги, вырученные за продажу мяса и яиц. Жил, впрочем, очень скромно. Ел не много, умеренно, свято следуя уставу: «Тщательно пережёвывая пищу, вы помогаете строить социализм». И хотя его образ существования больше походил на стандартного помещика-капиталиста, портрет Сталина он протирал от пыли дважды в неделю.
Как-то я его спросил: «Ведь помер давно, и черного о нем много говорят. Чего ж не выбросите портрет ?» Христофор Яковлевич, стоя на стуле, остановился протирать портрет, повернулся ко мне и со злобой, которую я редко мог наблюдать на его всегда сдержанном и серьёзном лице, сказал: « Я этого говнюка всю свою сознательную жизнь ненавидел. Он мне со своими директивами и пятилетками все печенки выел. Зерно ему дай! А коль зерна нет, так все равно вынь да положи. Эх, скольким хорошим людям паи урезать приходилось… Так что пусть смотрит на меня, Христофора Яковлевича, с того света, что я еще жив да кашу пшеничную ем, а он под стеною Кремлевской гниет». Более я его о подобных вещах не спрашивал. Неохотно Христофор Яковлевич рассказывал о своей прошлой работе, советской власти. Если бывало в газете статья какая или передача по радио, так и всплакнет. Но не по власти, по людям, которых, как он говаривал: «Сгубил, дурак, другого дурака боясь. А он, дурак, возьми да и помри. Знал бы, лучше отсидел пятерку, и вышел под шумок смерти той».
Было у Христофора Яковлевича пятеро детей. Но только дети те не сильно старика жаловали. Отчасти от того, что скуп был и хотел, чтобы наследники всего сами достигли. Отчасти потому, что характер старик имел хоть и сдержанный, но порой очень вспыльчивый. Так один раз он с топором за сыном, Федором, погнался за то, что тот, не со зла, предложил вещи покойной( жены Христофора Яковлевича) Анастасии Васильевны выбросить или кому отдать. « Я те отдам! Вырастил пиявку! Порублю вас всех, а не тряпки ее не получите. Чего захотели! Вещи моей Настеньки на помойку» - кричал старик, размахивая топором. После этого инцидента дети стали еще реже к нему приезжать. А если и навещали, то с целью убедится, что отец их еще жив, и наследство делить рано.
Как я уже говорил, жил Христофор Яковлевич скромно, но деньги у него водились не малые. Все откладывал. Соседи даже сплетничали, мол клад есть в огороде с золотишком. Но это были враки. Свои деньги клал на депозитный счет в банке, который завещал между детьми поделить, после смерти своей. «Я хоть вредный, и дети не балуют меня, в чем сам виноват, но отрокам своим состояние оставлю. Все им завещал. Так хотела бы Настенька. Если б не она, вот бы что они у меня увидели, вредители!» - говаривал Христофор Яковлевич и показывал кукиш фотографии, на которой были его пятеро детей, двое сыновей и три дочери.
Я подрабатывал время от времени на ферме, потому и мог наблюдать некоторые фрагменты его жизни. Наибольший интерес Христофор Яковлевич выражал к смертности, точнее требовал, чтобы рабочие всегда сообщали, если кто в колхозе помер.
«Сосед ваш, Борис Петрович, вчера умер. Может, хотите сходить на похороны?» - говорил я ему.
А он всегда отмахивался рукой и с грустью в голосе отвечал: « Борис хороший мужик был. Но оставь мертвым хоронить своих мертвецов». А после этого доставал из стола старую фотографию, на которой были изображены все восемьдесят два человека, первопоселенцы колхоза «Комсомолец». Переворачивал фото и зачеркивал очередную фамилию. «Вот и Борис помер. А я все живу…».
За несколько месяцев до кончины Христофора Яковлевича, к нему приехала дочка Аня. Долго беседовали в кабинете. А потом с криками Анна выбежала из дома и помчалась к машине. А старик за ней, прихрамывая и размахивая палкой, ковылял и кричал. « Денег ей! Шиш тебе, а не денег. Стерва! Василий дай сюда вилы. Заколю гадину». Я как раз навоз у дома кидал в прицеп.
«Так и сгниешь тут со своей фермой в этом навозе, а все равно отберем до последней копейки у тебя, тухлятина».
Подобные сцены в последний год жизни Христофора Яковлевича были частыми. Дети предлагали ему его дом, хозяйство продать, обнулить счета и вложить деньги в бизнес отпрысков. « А меня в дом для престарелых сдать!» - жаловался мне старик.
Затея эта удалась. Христофор Яковлевич сильно заболел, лежал в полубреду. Тут как тут появился Федр, да и оформили быстро бумагу, мол старик уж без ума, делами руководить не может и вовсе помрет скоро. Таким образом, текущими финансами стал заправлять сын. Христофор Яковлевич, когда немного оклемался, обо всем узнал. Тут же позвал нотариуса завещание переписать не в пользу наследников. Но тот ему объяснил, что дети так обставили дело, что все равно в суде докажут, что имущество им принадлежит по праву, потому что умирающий старик невменяемым завещание переписывал.
Заступиться за старика было некому. Христофор Яковлевич не имел ни любящих детей, ни друзей, кроме разве что работающих на ферме мужиков, в чьих интересах было бы восстановить правду. Хотя и сам он, немного подумав, сказал: «Да катись они полем вмести с деньгами и птичьим пометом моей фермы!» Но надо отдать должное Феде, имущество, после смерти отца, поделил поровну между всеми сестрами и братом.
Мы, рабочие фермы, по очереди дежурили у его постели, на случай если плохо станет и надо будет врача позвать. Умер старик на рассвете летнего дня. В ту ночь с ним сидел я.
« Хороший ты парень, Вася, жаль ничего тебе не оставил. А если что скажу из дому взять, так они потом тебя же вором и назовут. Знаю я их породу, моя порода. Всё эти вредители отобрали. Но, наверно, я это заслужил, такова была жизнь у меня, за то и плата ниспослана… От смеху будет, атеиста и коммуниста отпевать станут».
На другой день с мужиками пошли копать яму. Долго не было дождей, потому приходилось вгрызаться киркой в засохшую землю. «Гранит, а не земля. Прям, как покойный. Был бы жив сказал, мол по мне постелька» - шутили мужики. Копали у могилы Анастасии Васильевны, так было завещано. Как углубились , стали часто попадаться корни дуба, что посажен лично Христофором Яковлевичем в полуметре от могилы Анастасии Васильевны. « Помрем уж давно, а дуб тенью нам будет. Любила Настенька по роще дубовой, что возле колхоза, гулять. Пусть и здесь ей хоть один, да дуб будет».
« Корни цепкие. Прям руки Христофора Яковлевича. Не разогнешь, не перерубишь. Помню, как-то раз ухватил он меня за шиворот, я пьян, а за руль полез. Да как швырнёт на землю. Думал, мозги вышибет. А ведь ему уже тогда лет за семьдесят было. Сильный мужик , работящий» - рассказывал тракторист Иван, рубая корни дуба. К вечеру яму выкопали.
На следующий день старика хоронили. Гроб положили на грузовую машину ГАЗ-53, опустили борта и повезли на кладбище. Христофор Яковлевич часто, проходя мимо колхозных ГАЗов, говорил: « На такой и отправлюсь в последний путь». За машиной тянулась длинная толпа соседей и просто зевак, которые хотели поесть задаром. В начале толпы шли дети. Все в черном. Дочери, как одна, вытирали слезы и еле ноги передвигали, опершись на мужей своих.
На кладбище, как священник прочел молитвы и попросил у Всевышнего грехи усопшему простить, стали все прощаться со стариком. Федор целовал покойного со слезами на глазах, брат его Христофор минут пять над стариком рыдал. А страдания дочерей и вовсе не передать. Втроем как упали на тело отца, так было и не оттянуть их.
Лежал Христофор Яковлевич гордо. Казалось, сейчас встанет, как замахнется чем-то потяжелее и скажет : « Что вредители, дождались!». На шеи старика была золотая цепь с медальоном, на котором помещалась фотография Анастасии Васильевны . А пальцы правой руки были в золотых перстнях с дорогими камнями. Перед тем, как старика из дому выносить, Федр запротестовал, хотел снять все украшения. Но нотариус огласил, что такова была воля усопшего и что это указано в первоначальном завещании Христофора Яковлевича, а так же старик просил положить в гроб фотографию односельчан. После этого Федор успокоился, подумав, что не велика потеря парочка колец на фоне несколько миллионного наследства.
Когда я подошел по обычаю попрощаться с усопшим, то взял ту самую фотографию. На обратной ее стороне были зачеркнуты все имена, кроме Христофора Яковлевича: « Даже в этом всех обставил» - подумал я.
Забив крышку, мы опустили гроб в яму. Причитания и плачь детей, стал невыносимо громким. Люди подходили к могиле и бросали горсть земли, после чего удалялись в дом к покойному, чтобы отведать обеда и булочек.
Как все ушли( остался я и трое мужиков, которые работали на Христофора Яковлевича), мы спустились в яму и сорвали крышку гроба. После чего поснимали с покойного перстни и цепочку, не тронув медальон, его я положил в руку старика. В ту ночь, когда он умер, напоследок из последних сил сказал мне: « Как умру, сними с меня украшения, продай да подели поровну между собой и мужиками. Только медальон не тронь, а то из могилы поднимусь, да помну тебе бока, так и знай. Анастасию оставь при мне. А перстни и цепь бери, не бойся. Нет в этом ничего зазорного. Предвидел я, что могут дети так все обставить, вот и перестраховался на ваш счет. Только сразу не продавай, подожди. А то узнают дети, засудят вредители!»
«Да что вы. Как же я у покойного стану украшения снимать, не по-христиански это» - ответил я.
«Глупый, ты Вася. Хороший парень, но глупый. Сказано же, оставь мертвым хоронить своих мертвецов. А не снимешь, дураком и останешься» - сказал старик и погрозил мне кулаком, после чего отдал Богу душу.