Клуб любителей литературы
- Клуб любителей литературы — пафосно и противно, - громко воскликнул второй, будто сплюнул опостылый привкус табака. Юноша сидел, закинув ногу на ногу, и смотрел в потолок, - До чего мерзко.
- Ну чего ты? Не все так и плохо. Собираемся, читаем, вкушаем «запретный плод». Просвещаемся в конце-концов, - с улыбкой возразил ему первый, скрестив руки на груди.
- Да какой запретный? Кем запретный? О чем запретный? Хочешь о любви поговори, хочешь потрахайся в сладость на страницах мелованных, а хочешь и вовсе пусти пулю в лоб. Промахнулся? Не бойся, заряжай вновь! Бумага все выдержит, - продолжал свою речь второй.
- Грубо... А как же любовь? А порыв? А если убрать литературу из комнаты, так что оставим пошлость и порок. Не понимаю я тебя, чего хочешь то?
-А то, видимо, оставим, что купится или окупиться. Не знаю, выбирай любой полюбившийся тебе вариант. Но выбирай из двух, не тая надежду или иллюзию на свободу выбора. Выбрали давно и не мы. Нам лишь читать. Вкушать « плод запретный», - пьяным голосом встряла в дискуссию третья.
- И что же тогда не собираться, потому что тебе все надоело, - с обидой в голосе сказал четвертый.
Затхлый воздух аудитории раздражал. Пахло плесенью и тленом. Сквозь заколоченные досками окна пробивались лучи света, в реках которых купались мириады микромиров.
-До чего пыльно...,- с досадой отметила третья.
В аудитории сидели четверо . Большая часть помещения была завалена разным хламом: поломанные парты, стулья, книги, которые равномерно сгрызали крысы и доедал грибок. По углам висела паутина и, видимо, именно она сдерживала провисший потолок от падения.
Тишину прерывали перебежки грызунов за плинтусами и скрежет веток Тополя, что норовил ворваться сквозь окно.
- Опять ломится стервец! - мучительно прокричал второй и, согнувшись, будто пытаясь спрятаться в собственном чреве, схватился за голову.
- Окна заколочены. Мы в безопасности., - успокаивал первый.
- В прошлый раз мы чудом уцелели, - с ужасом вспомнила третья.
Пару дней назад ставни не выдержали. Окно упало под натиском ветвей, и Тополь проник. Проникли его листья, пух, но самое ужасное ворвался сладкий Воздух. Он опьянял. Он не отпускал.
- Мы чуть не погибли. Вряд ли мы устоим во второй раз. - сказал четвертый.
- Я больше не выдержу это раздирающее тебя на части чувство прекрасного. Ощущение, что счастье возможно, что оно близко. Стоит набрать полные легкие воздуха, как рот закрыт. Он забит неким липким, скользким месивом. Невозможно разжать челюсти. Ты задыхаешься. Ты чувствуешь, как близок конец, ибо вся эта клейкая масса уже в гортани, она норовит прорваться в трахею сквозь голосовую щель. Стремится забить альвеолы сладкой ватой. Превратить тебя в карамель,- сказал второй.
- Я любила карамель..., - чуть слышно прошептала третья.
-Не смей! НЕ смей произносить такое вслух. И думать забудь, - выкрикнул второй. Юноша в порыве гнева схватил третью и стал трясти ее, выкрикивая одну и ту же фразу, - Не смей! Не смей...
- Хватит тебе. Сядь, - сказал четвертый.
- Помни о своем месте и правиле не нарушать границы, - строго произнес первый.
- Клуб любителей литературы — пафосно и противно, - произнес второй. - Чем мы занимаемся, по сути? Просвещаемся и прячемся от Тополя. Прячемся от Воздуха.
- Иначе нельзя. Мы погибнем. Человек за окном ежедневно пишет сотни тысяч книг, миллионы стихов своей жизни. И весь этот легион только и ждет внутри нас, когда освободим его, наделим правом выбора. Дадим себе шанс. Они ждут, когда распахнется окно и сладкий воздух станет для них маяком, призывом к борьбе. - сказал четвертый, поджигая сигарету.
Комната наполнилась туманом, который нежно укрывал саваном тела. Сизый дымок игрался, прикасался к коже . Он гладил волосы, наполнял альвеолы и медленно просачивался в кровь, насыщая душу жизненно необходимым угаром. Дым был единственным спасением от заоконья. Четверо уважали дым.
В приглушенных тонах аудитории сидели четверо и четыре огонька поочередно вспыхивали, умирали и так до бесконечности, что измерялось границей фильтра.
- Мы читаем стихи дабы не чувствовать, мы читаем дабы забыть, что все еще живи. - сказал первый.
- Кто живы? Ты ли жив, или я? Или может эта дрянь жива? - сказал второй, указав пальцем на третью. – Может, четвертый жив, когда насилует третью своим чувством, которое называет любовью, или мы, когда спокойно наблюдаем за этим.
- Есть правило не вмешательства, и ты о нем знаешь, - сказала третья.
- Она всем довольна. Ее и меня все устраивает, - с металлом в голосе произнес четвертый.
- Мы читаем стихи, чтобы забыть. Чтобы забыть мир за окном. Никто никого не заставлял. Ты сам согласился, когда прошел в эту дверь. Не я, не он, не она не затягивали тебя, - сказал первый, показывая на третью и четвертого, - Каждый сам пришел в эту комнату, неся внутри свою выгребную яму – книгу с известным концом. И лишь чтения помогли нам сбежать. Ты подставляешь не только себя, ты подводишь всех нас. Нельзя уповать на доски, они не выдержат, они сломаются. Мы должны читать! - кричал первый.
- Да захлебнитесь вы Воздухом! - злобно прокричал второй.
- Только не Воздух, только не Воздух..., - простонала третья и стала все больше затягиваться дымом.
- Клуб любителей литературы — звучит пафосно и противно. Я выхожу, счастливо оставаться, - спокойно сказал второй, после чего подбежал к окну и стал срывать доски, - Захлебывайтесь на мелованных страницах, а мне надоело.
- Назад пути не будет, - проскандировал первый.
- Глупец, нет и не было у вас никакого пути. Вы цель обозвали дорогой, а путь продали за глянец обложки, - сказал второй и распахнул окно.
- Карамель, пахнет карамелью, - сказала третья.
- Четвертый читай, читай.
Под звуки удара молотка, что вновь заколачивал окно, комната наполнилась стихами: непонятными строками, рифмами, ритмами. Дым оплетал тела, спасал души. Трое сидели кругом, наслаждались, вкушали «плод».
-Блаженство, - прошептала третья.
А в окно ломилось заоконье.