Он был уже очень старый. Но ум ещё был необычайный.
Об одной из знакомых (такой же немолодой как он):
Это известная петербургская красота; ты присмотрись
к её лицу. Постоянно рисовал. Жил. Писал. И думал.
Знал Анну Ахматову. Разговаривал с де Голлем,
Андре Мальро тоже обратил на него внимание.
Жид разочаровал его (своим париженизмом).
Помогал беднякам, хотя сам был бедным графом.
Был такой высокий, как будто натура,
гордясь собой - выставила его напоказ.
Мари Мак Картни однажды заметила его в толпе
в музее и записала: вот справедливый.
Увлекала его красота. Но уродство,
боль, присутствовали даже больше в разговоре -
хотя он, кажется выдохся, не испытал их много
(можем ли мы быть действительно в этом уверены?)
Что такое эта минута, когда явится божественность?
Откуда можем знать, если говорим о ней
исключительно в прошлом либо будущем времени (с надеждой!).
Говорим о ней, находясь в другой стране,
так как бы дикий экспресс, который нас уносит,
не хотел остановиться на малой тихой станции,
называемой Красота, потому что
местность эта для него слишком скромна.
Зато об уродстве можем дискутировать
без конца, и о боли напишем ещё
не один том; наш быстрый поезд увидев их них на виду
превратится в черепахо-покорный городской трамвай.
Умирал долго и терпеливо; быть может те,
которые управляют землёй и играют в шахматы, сомневались,
можно ли великолепную, вертикальную персону короля,
перевернуть в горизонтальную линию, в письмо.