На лавке скромной у подъезда, среди обшарпанных домов,
Гутарят мило две старухи, не видя в сплетнях берегов:
– Смотри, Петровна, Ленкин хахаль опять цветы ей поволок.
Ещё не знает про шаболду, и сам наивный, как телок.
Наверно, только лишь ленивый не оставался с нею спать.
Без выходных, все дни и ночи, скрипит потёртая кровать.
– Да что, Макаровна, судачить? Весь город был на этаже!
На днях её какой-то лысый гонял в подъезде в неглиже.
Она стонала, как белуга, а он тащил её во двор.
Я до полпятого слыхала, и плач навзрыд, и дикий ор.
Потом в милицию звонила и наседала, как могла.
И вот, с десятой лишь попытки диспетчер трубку подняла.
Ну, я ей сходу разъяснила, мол, так и эдак, то да сё…
Она помочь пообещала… на этом вообщем-то и всё…
– Ну, да, Петровна. Что за время? Среди милиции враги!
Прикончат прямо у подъезда, а их не будет и ноги.
Вон, прочитала я в газете, что криминал опять растёт,
И видно сразу, кроме бога, никто нас точно не спасёт.
– А ты, Макаровна, читала? Прибавки к пенсии не быть!
А значит, нам о лучшей жизни придётся вовсе позабыть.
На молоке сидеть заставят, да и на чёрствых сухарях.
Ах, как же! Как же я скучаю о тех, советских, наших днях!
– Петровна, нам-то о прибавке с тобою лучше помолчать.
Хотя бы пенсию по сроку от почтальонки получать.
А то опять, вон, наша Фима в запой уйдёт… и дня на три!
И нам останется с тобою мочить в лоханке сухари.
– Ну, будет… Пуще не нервируй! Управу на неё найдём!
Ведь мы на будущей неделе на почту с жалобой пойдём.
И разошлись старухи вскоре не по велению небес,
А потому что начиналось «святое» шоу – «Поле Чудес»…