Разрушенный город заходится криком,
чернеют пустые глазницы дворцов.
Без прежнего трепета к каменным ликам
ты в круге священном у мёртвых творцов.
Их ветры и грозы точили веками.
Верховных вершителей судеб миров
четыре фигуры, застывшие в камне,
бесстрастных к огням погребальных костров.
Ты знал, что им скажешь, что бросишь им в лица.
Слова обвинений жгли рот кислотой.
У вечных корней обновляют гробницы
и лучшие там, под гранитной плитой.
А скольким, не принятым гранью, досталась
сиротская доля и вдовий покров!
Глаза застилала холодная ярость
на бросивших мир в одночасье богов.
Разносится ветром тягучая песня-
ушедшим живых неоплаченный долг,
над каменным кругом, над замершим лесом.
Ты столько хотел им сказать и не смог.
Ты думал, что сердце жалеть разучилось,
что, как преждевременная седина,
в нем горечь и мука навек поселилась
и гордые плечи согнула вина.
На теплую землю священного круга,
укрытую камнем с истока веков,
ложишься и видишь, как смело пичуга
садится на головы мёртвых богов.
И, кажется, мелочь, но трогает душу
и что-то смывает из глаз пелену,
так много ушедших и город разрушен,
и ты задержался у жизни в плену.
Трава прорастает в затихшей долине,
над синей горой розовеет закат.
И ты пожалел четверых исполинов,
что судьбы миров бессердечно вершат.
Им чувства неведомы. Скука и праздность
лишают сильнейших разумных идей.
Впитает закат всю бессильную ярость,
по воле богов обречённых, людей.