Перевод с марийского Владимира Кострова
Маленькой, как мотылёк, латышке
крылья счастья обожгло войной
и забросило под наши крыши
лихолетья грозовой волной.
Чтоб забыться,
жёсткий лён чесала,
жала рожь,
косила на лугу
и до боли головной плясала
пляски незнакомые в кругу.
Но в кругу,
в работе хлопотливой
понимали мы её сполна:
чтобы не казаться несчастливой,
веселилась истово она.
А потом к ручью,
скрывая слёзы, убегала,
крохотна, резка.
Понимали, знать, марийские берёзы
грусть-тоску чужого языка.
Так же зорь красивы переливы,
пахла, как в Прибалтике, роса,
и на синем платье так пугливы
белые горошинки – глаза.
Статной, ладной стала недотрога,
Только платье то всё берегла,
Чтоб войны треклятою дорогой
возвращаться той, какой была.
Штопала его, перешивала –
Не было любимее обнов.
О, как девушка переживала,
Что опять ложится шов на шов.
Стала вдруг сторожкой,
очень тихой,
шла едва касаяся травы.
Знала, понимала то портниха:
Ненароком могут лопнуть швы…
Словно нить,
Тонка была надежда,
Но отполыхал последний бой.
В синем платье – девичьей одежде
навсегда уехала домой.
Что-то вслед берёзы ей шептали,
трогательно ластилась лоза.
А на платье радостно сияли
белые горошинки – глаза.