І
Послушай, римлянин, - здесь море, море,
Из раковин сбежавшее (из глаз её, из
Льда и череды) к рукам моим. Я – лодка,
На больных волнах и в немолчном хоре,
Безнадёжно ушедшая от гряды,
Поющая нид на пути в Вальхаллу.
Слушай, римлянин, нет здесь котлов
И дыб, только соль под стеклом
И до смерти уставший Дьявол –
В датском камзоле, в парче и сонетах.
С моим лицом.
Слушай – соль в моих лёгких густеет
В кристаллы и небо сухое в золе.
Я мечом вырезаю на лодке скалы
И веду корабли к земле. Он
Смеётся, поёт мне и плачет в плечо,
А вечером спит на моей груди.
Боже, римлянин, этот Дьявол худ
И смешон со своим двуручником,
И слёзы, и раны его смешны. Он плачет
Хулу, он дремлет и видит
Твой меч и её венки.
Боже, римлянин, этот Дьявол чертовски
Жалок и болен – простуда,
Чума и сказ. Он кутает острые плечи
Девятым валом, и море, больное,
Бьётся на дне его… моих
Леденелых
Глаз.
Боже, римлянин, море дыбится
И шумит под моею кожей…
Боже, римлянин, боже, боже…
II
Здравствуй, мой милый римлянин, сколько
Лет я не видел твоих индевелых
Глаз и не чувствовал твёрдой длани,
Сколько лет я уже в сырой полутьме
За гранью – пишу по застывшему штилю
Безнадёжно закончившийся
Рассказ.
Мне уже всё равно. Не тревожат
Ни яд, ни раны, и плевать, сколько
Стоит придворный фарс. Моя лодка
Идёт бесконечно сквозь серый штиль,
Надо мной ни стервятников нет, ни
Чаек. Покрывая за миг мириады миль,
Я застыл навсегда.
В молчаньи струится в жилах моих
Туман. Мой болезный Дьявол
Давно уснул. Мне теперь никогда
Не спится. В моей глотке бушует
Усталый гул, в моих рёбрах
Трепещут птицы, только голос
Глотает мрак. Ни кричать не могу,
Ни божиться.
И уже не считаю дни, и на ваши не
Вою лица, только пламенно, больно,
Безумно верю:
Я дойду к чьей-то тихой суше,
Осчастливлено кану вниз.
Слушай,
Римлянин, просто слушай:
Ей море в венках.
Мне – чужой карниз.
III
Горацио, не помню твоего лица… Море
Под самым окном моим бьётся, рыдая,
То в голос её – без конца, то желчью
Со скул опадая.
Горацио, джинсы и кеды
Жмут, и волны съедают, ломают руки.
Сонеты слагаю под утро – и муза, и шут,
На стылом своём (сто) девятом круге.
Горацио, спину натёр карниз, и ломит
Виски хризолитовой высью. Под полночь
На вдохе бросаюсь вниз.
Чтоб выплыть
Опять
На своём
Карнизе.
Гораций, не помню уже Эльсинор, ни кручи
Его, ни прюнель обрыва, всё солью кипучей
И горькой выцвело.
Ночью порою мне снится
Стеклянный июньский ливень, и крохкая сизая
Даль – за парчою и за бойницами, чьих-то
Глаз и молчанья больная сталь…
И расходится липким дымом.
Гораций, не помню ни глаз, ни рук, только
Соль и топорщащий струпья ветер,
Тонущий в мерном и мёртвом хоре.
Гораций, пиши мне, прошу, пиши,
Как я пишу тебе каждый вечер –
Пусть я кормлю ими
Только
Море.