Воспоминания о блаженной матушке Марии Матукасовой
«Отогрелись возле неё наши сердца…»
«Матушка Мария Ивановна Матукасова - схимонахиня Мария Самарская»
Я была духовным чадом протоиерея Иоанна Державина. Духовным отцом моим он стал уже поздно – буквально за несколько лет до своей кончины. Долго я искала такого пастыря. Мне хотелось встретить духовника, похожего на моего дедушку, протоиерея Сергия, который служил Господу в самые тяжёлые для святой Церкви времена безбожия. Отец Иоанн оказался именно таким батюшкой. Я имею в виду, конечно же, не внешнее сходство, но внутреннее.
Мой муж много лет служил в военном гарнизоне на Севере, и мы жили далеко от всех родных и близких нам людей. Хотелось бы, чтобы его перевели поближе к Поволжью, где живут наши родственники, но ничего подобного и не намечалось. Во время нашего очередного отпуска отец Иоанн рассказал мне о блаженной Марии Ивановне Матукасовой, о её особом молитвенном даре и предложил написать ей письмо с просьбой о молитве. Так я и поступила. По прошествии совсем небольшого отрезка времени пришло извещение, что мужа моего переводят… Я, радостная и потрясённая такой быстрой помощью Свыше, приехала лично поблагодарить за молитвы Марию Ивановну. Тогда она жила в Самаре в домике при Воскресенском храме.
Идём мы со знакомыми женщинами и – про себя – просим: «Мария Ивановна, примите нас…»
Что за удивительное это было посещение! Мария Ивановна оказалась в прекрасном настроении. Тамара Степановна, её келейница, заплетала ей косички. Увидев меня, матушка обрадовалась. Внимательно посмотрела на меня и говорит: «Красивое платье, буфы, жемчуга… Сама красивая, очень, очень… Да вот перчатки надо белые… Пух есть, свяжи». А ещё стала говорить: «Врача выгнали, врача выгнали…» Я ничего не поняла. Но спросила у неё, как поступить в одной не очень понятной и неприятной для меня ситуации. Тогда она повторила, что врача выгнали. Тамара мне сказала, что она ответила на мой вопрос - «Врача выгнали», назвав врачом меня…
А ещё матушка посмотрела поверх моей головы и сказала: «Молилась святителю Николаю, и молись. Молилась батюшке Серафиму, и молись.» Я только успевала удивляться её прозорливости… А потом она вдруг провела рукой над моей головой и прочитала: «Алгебра». Тут я ахнула: ведь я учитель математики и алгебру люблю больше, чем геометрию. Ни о чём этом Мария Ивановна заранее знать не могла. Я упала просто перед ней на колени. Со мной были моя дочка, племянница и младший сын. А она сыну моему четырёхлетнему спела частушку, которую он пел всё время. Тут сынок растерялся и встал перед ней на колени. А за ним и девочки… Я стала оправдываться, как мы это обычно делаем, что он и молитвы знает. Матушка улыбнулась: «Идёт, идёт…» и дала нам несколько просфор. А сыну маленькому сказала: «Красивый, красивый, брюки красивые….. Поручи, поручи надо и барышню…»
Она буквально заласкала нас тогда, отогрелись возле неё наши сердца… Научила вставать на молитву в полночь и сама обещала молиться в это время за нас.
А потом она сказала, как мне показалось, странное: «Хорошая, хорошая, а квартиры нет, квартиры нет». «Ну, это не про меня», - подумалось мне, ведь с квартирой у нас никогда не было проблем, и при переводе с Севера нам твёрдо обещали предоставить жильё. Мария Ивановна говорила дальше: «Инженер, строитель, стулья сколотит, скамейки сколотит…» Это тоже было непонятно мне. Как сбылись все сказанные ею слова! Квартиру действительно долгое время не давали, да и мужу – военному инженеру, по обстоятельствам, пришлось стать и строителем, и сбивать самому и стульчики и скамейки… Всё это время трудностей и нестроений я с детьми вставала на молитву в полночь, и мы просили Господа о помощи… Со временем у нас всё более или менее наладилось, и, когда я в очередной мой приезд в Самару пошла к Марии Ивановне, тихонько рассказала мне Тамара Степановна, что Мария Ивановна по ночам поднималась на молитву и бормотала взволнованно: «Север зовёт, Север зовёт…» Север – это же мы с домашними…
Столько светлого и благодатного связанно у меня с Марией Ивановной… Однажды шла я к ней в Петропавловский собор, а она уже выходит из церкви. Увидела меня и говорит громко: «Ну вот, семеро человек ко мне идут…» Шла-то я одна, но у меня были вопросы к блаженной ещё от шести человек!
Все её ответы и пророчества с поразительной точностью сбывались. Скажет о болящем знакомом: «Болеет, болеет да поднимется…» - и в самом деле, человек вскоре выздоравливал. Другой скорбит – нет у них с женой детей. «Ему нельзя, он один», - отвечает блаженная твёрдо. «Как же так – один?»- рассуждаем мы, а оказывается, брак у него невенчанный. Другой молодой человек заканчивал Духовную семинарию и встал перед выбором: то ли принять монашеский постриг, то ли жениться. Он попросил меня передать его фотографию Марии Ивановне и спросить у неё совета. Мария Ивановна поглядела на фотографию и говорит: «Монах, монах, да женится, про монашество забудет…» Я подумала, что блажит матушка, и не стала передавать такие странные слова тому юноше. Потом стороной узнаю: он дал обет безбрачия и стал диаконом. И вдруг через год ошеломляющая новость: диакон… женился. Нарушил обет… Стал водителем… Хорошо, что при церкви…
...Вспоминаю такой случай. Болела у меня мама, и я пошла в очередной раз к Марии Ивановне попросить молитвы за неё, а она при встрече забеспокоилась и всё твердила: «Дрова пылают…» В ту же ночь нас разбудил телефонный звонок – сообщили мамины соседи, что моя мама угорела (она жила в частном доме и топила печку). Слава Богу, что соседка пришла к ней по своим делам и вызвала «скорую». Я уверена, что Мария Ивановна тогда усиленно молилась за маму, и поэтому всё закончилось благополучно.
Я всегда старалась привезти Марии Ивановне святой водички от Божией Матери из Жадовки. Моя мама жила недалеко от знаменитой Жадовской пустыни, и в каждый свой приезд я ходила на источник и в купель. Оттуда и привозила святой воды. А если не получалось привезти, то она меня отправляла в храме набрать святой водички и ей принести. Я до сих пор не понимаю, почему так было...
В сельском храме села Павловка, что в 12 километрах от Жадовки, где больше 30 лет служил мой дедушка митрофорный протоиерей Сергий, есть старинная икона Божией Матери «Скоропослушница». Икона необычная, написана на святой горе Афон на кипарисе. Мне казалось, что она благоухает, аромат от неё – как свежий воздух после грозы. Особенно, если ей пели Акафист. Мне сделали цветную (тогда это было редкостью!) фотографию этой иконы, и я привезла её Марии Ивановне. Та долго с любовью смотрела на икону, поцеловала её и говорит: «Благоухает, благоухает». Я обрадовалась, хочу фотографию забрать, а она не отдаёт, говорит: «Положи». Честно говоря, жалко было оставлять фотографию, но не посмела перечить матушке, оставила. А домой пришла – оказалось, что мне передали вторую точно такую же фотографию «Скоропослушницы»! Мне очень стыдно стало…
К матушке обращались многие люди за помощью и она им помогала. О ней знали далеко за пределами Самарской области. Но однажды мне невольно пришлось быть участницей такой истории. Попросила одна женщина передать письмо блаженной с просьбой о молитвенной помощи. Я отдаю письмо, а Мария Ивановна и в лице изменилась: «Она ещё и деньги даёт!» – воскликнула и не стала письмо читать, даже конверт не раскрыла. Потом я узнала, когда возвращала письмо, что в конверт и впрямь были вложены деньги. А почему так вознегодовала старица – ей лучше было знать. Тамара мне потом сказала, что блаженная от этого письма даже заболела…
А ещё я с благодарностью вспоминаю, как матушка молилась за моего старшего сына, который учился в то время в Санкт-Петербурге в военной академии. От него долгое время не было никакой весточки. Я себе места не находила. Мы тогда ещё на севере жили. Я позвонила своей сестрёнке и попросила, чтобы она с его фотографией сходила к матушке. Мне сестрёнка рассказала, что когда она пришла к матушке, Мария Ивановна была в Воскресенском храме на Черемшанской. Служба уже закончилась, и к матушке с вопросами подходили и подходили люди. Когда матушка взяла фотографию сына, то сказала:
– Военный, красивый, денег нет, болеет.
А потом встала на молитву и всем, кто рядом был, тоже велела молиться. А потом благословила фотографию, а поверх положила икону Божией Матери Игумения Святой Горы Афонской. Она так у меня и лежит до сих пор, хотя прошло уже почти 30 лет с той поры. Я сразу же взяла отпуск на работе и поехала в Питер. Так всё и оказалось. Он в госпитале лежал. По молитвам матушки всё благополучно разрешилось.
Никогда не забуду одну беседу с Марией Ивановной. Летом в очередной свой приезд во время отпуска к матушке Марии, сидела я рядышком с ней на скамеечке (большая для меня честь!), а она взглянула на меня своими необыкновенными бездонными глазами (голубыми и чистыми, как небо) и говорит:
– Что же ты у меня всё хлеба просишь? Не проси у меня хлеба, сама не нищая.
Я очень огорчилась, было обидно слышать от неё такие слова, ведь я у неё ХЛЕБА не просила. А Тамара сказала, что под ХЛЕБОМ она молитву подразумевает. Это я потом поняла, что матушка учила меня, чтоб я сама больше молилась Богу.
Конечно, Мария Ивановна предвидела свою кончину и заранее старалась подготовить к её неизбежности всех любящих её. «Посчитай-ка, сколько мне лет», - попросила она как-то меня. Я сосчитала. «Не плачь, видишь, я уже старенькая», - сказала она с улыбкой. Случались и тяжёлые, скорбные минуты в жизни, когда была я в Петропавловской церкви рядом с матушкой (на левом клиросе) и от душевной тяжести руки опускались. А Мария Ивановна поднимала мою правую руку, складывала пальцы для крестного знамения и всё повторяла: «Молись, молись», - и словно новые силы вливались… Давно уже нет нашей молитвенницы, и некому в минуты уныния поддержать ослабевшую руку и малодушное сердце. И лишь одна мысль согревает: она и все мои молитвенники не ушли насовсем, а теперь уже пред Престолом Господним молятся обо всех своих духовных чадах, - а значит, и обо мне, грешной…