***
Больше боль не идёт словами,
Неподвижно засела в клетке.
Я сижу в идиотской пижаме,
Месяц свой разопнув на ветках,
Я сижу в идиотских тапках,
Расписав изнутри калёным.
И октябрь в кривоватой шапке
В окна бьётся дрожащим клёном.
***
Этот вечер – парчою и прахом.
И – всё равно.
Иди, куда хочешь. Нахуй.
А я – в окно.
Закрыты и двери, и окна.
Теперь и впредь.
Тебе по болотам мокнуть,
Живьём гореть,
А мне – невесомость и ладан.
Одно окно.
Люк задраен, курс верен и задан.
Иду на дно.
***
Подходи, мой малыш, подходи,
Утыкайся мне в руки устало -
В маете бесконечных вокзалов
Будет с кем-то опять по пути.
***
Девочка, слушай, дыши и морщись!
К дьяволу воздух и к чёрту воду!
Мы все скоро выйдем в открытый космос -
В вечности слаще вдыхать свободу,
В вечности глуше не-бьётся сердце
И стуком уставшим не будит звёзды.
Девочка, слушай - нам не согреться
И рухнуть в молчание слишком просто.
***
Небо молчит и, сливово стылая,
Дрожит темнота на конце клинка.
Водит судьбина по морю вилами,
Сбитая звяканьем пятака -
И руки её, через раз суровые,
Писали тебе то полёт, то пожар...
Но случайных огрех,
Вязкой тьмой мурованный,
Гонит тебя к острию ножа.
***
Я на самом краю.
Я танцую под ритм латино,
Я пишу анапестом оды - и бросаю в ничто стихи,
Я баюкаю в пальцах звёзды, и космическая плотина
Мягко светится антрацитом и баюкает боль в груди.
Мне осталось всего полшага - и упасть к помертвелой бездне,
Вновь бросающей на границу - без начала и без конца.
Я шепчу и иду по краю. Мне прекрасно, чудно и пресно,
И в застывшей свинцовой дымке
Нет ни имени, ни лица.
***
Смотри, дитя, луна в твоих руках,
Прилипшая к прюнелевому небу –
Низринь во тьму свой робкий страх
И глаз отчаянную слепость,
В твоей руке безбрежность полотна,
Расправленная в колкой хладной выси –
Отринь же серость шор и слабость сна
И занеси над пустотою кисти.
***
Храни, душа, мой трепетный полёт
И поступь – неумелую – храни!
И если из семян стихов – хоть что-нибудь – взойдёт,
Мне всё равно, что будет впереди.
***
Простите мой колкий нрав и дурную кровь,
Я, клянусь, научусь возводить плотины
И всё так же люблю.
Если б только могла любовь
Исцелить и собрать всё, что крошено, воедино.
***
В душе моей гремит болезненный раздор,
Он зиждется на двух китах причин:
Желаньях избежать кнута и шпор
И сдохнуть на лету и без морщин.
***
Над нами сияют звёзды,
Во мраке толкутся люди.
Скажи мне – ещё не поздно,
Скажи мне – ещё всё будет,
Скажи – поезда на месте,
До старта ещё полгода,
Скажи – моим крыльям тесно,
Есть выход и есть свобода,
Скажи – я дойду до пика,
Скажи мне – я всё успею…
Пусть прыгнет счастливым бликом.
Давай же. Соври. Скорее.
***
По ночам ему снится Кэр-Паравел,
Столб фонарный и россыпь рек.
Лёд на Великой блестящ и бел,
На Орлянке, впервые, снег.
Там, за елями, круглый холм,
Дальше – море (гляди – рябит!).
Ели плачутся о былом
И лелеют свой груз обид,
Бобр скребётся и точит ствол,
Колокольцы звенят в тиши.
Берег выточен солью волн,
У Стремнинки шумит камыш,
На Орландских гроза и треск.
Вперёд!..
Замок снова мним.
Питер Певенси – просто клерк.
Ему завтра опять к восьми.
***
Во мне две части от рожденья моего:
Голодный зверь, свободой окрылённый,
Никем и никогда не преклонённый,
И часть шарнирная, по образу его,
Картоном облачённая и глиной,
Безрадостной бредущая тропой.
Мучительный кровопролитный бой
Гремит во мне, и сходятся лавиной
Два лика, очернённые грозой.
Мой зверь изныл в цепях, но неженной скотиной
Ему не стать, и худшей половиной
Он быть готов, чтоб собственной стезёй
Вести к вершине общий путь. Он, заточённый,
Один даёт лицо мне, имя и полёт –
И в тот же миг в кровавый студень душу рвёт,
Мной проклятый и мной благословлённый.
Другого ж достоянье
Бессмысленный покой
И стылое молчанье.
***
Я возношу, как благо, боль свою,
Лелею строки – дети горькой боли
И проклинаю дни бездвижного покоя.
Я у вершин, лишь если слёзы лью.
***
Меня ничего не радует
И ничто во мне не болит.
Полустёртые, полусмятые,
Исчезающие вдали
Мои замки теперь заброшены.
Выси радужные в пыли,
Ветер бьётся на стенах скрошенных.
Сели пламя моё смели,
Убаюкали лёт мой палевый,
В льды сковали напев реки.
Там, где раньше плясало зарево,
Рассыпающийся гранит,
Там, где море мерцало красками,
Муть туманов и липкий смог.
Пыль осталась от светлой сказки,
И во мне теперь –
Ничего.