Малиновая бархатная скатерть.
Рисую против ворса. И веду
Безмолвною рукою: крест и паперть,
Где я – последней нищей – слово жду.
Подайте! Безымянной и блаженной…
Подёнщице стиха без отчества
На вопль души, в размах её саженный,
Дзинь! - бросьте слово в одиночество.
К любой строке, как к благу, припадаю.
Душевный голод, голод-людоед,
Всё выгрыз: изнутри - пустыня. Знаю!
Волшбу, что перепахивает след.
Забормочу бессмысленные речи,
Нырну в копилку бесконечных лет…
И пальцы, как обугленные свечи,
Нашаривают рифму… Где же свет?
Есть! Жжёт в подкорке, и волной горячей
В холодное запястье бьётся кровь.
Протаивают бельма – лёд незрячий,
И птичий гомон слов морщинит бровь.
И снова рифма дышит. Строчка лепит
Из Голема свободу миража.
Стихов подковы разбивают цепи
И выбирают лезвие ножа.