Перевод с марийского Александра Казакова
Тогда и коней на войну призывали.
Красуясь,
Как рекруты навеселе,
Стрелою на луг жеребцы вылетали –
От топота стены дрожали в селе.
А старые лошади
Вперевалку
Шагали вослед, не сбиваясь на рысь:
Волкам на съеденье иль просто на свалку
Коню торопиться какая корысть…
И лошади тоже прощались печально.
Храпя, жеребец с луговины скакал.
Когда ж пропадал он за рощею дальней,
В призыве кобылы
Звенела тоска.
Вцепилась беда
В горло нашего счастья,
Явилась, как водится, не одна.
Мальчонкой я слышал,
Как волчьи пасти
Залязгали около табуна.
И – по ветру гривы –
Помчались кони
С безумьем в глазах
От голодных волков…
Но сам жеребец не ушёл от погони
Сомкнулись на глотке
Клещи клыков.
Конь, загнанный, бросился прочь от дороги.
Он бился за жизнь,
Как солдат на войне.
От ржанья, которым просил он подмоги,
Мурашки пошли у меня по спине.
Но не было в целой деревне мужчины –
Последний ушёл под стенанья пурги…
Весной увидал я,
Бредя луговиной,
Как сами солдатки впрягались в плуги.
Теперь я с ружьём.
Всё зверьё схоронилось.
И всё-таки вздрогнул я, оторопев:
Пушистая ёлка на волю пробилась
Из кучи костей на забытой тропе.
Верх ёлочки
Шпилем торчит над тропою,
Качается череп коняги на нём
И скалится,
Будто смеясь надо мною,
Что поздно
Сюда я добрался с ружьём.
28 ноября 1963 г.