И в оный день –
Один участник встречи.
А. Блок
Я всегда ощущал какой-то тайный трепет, проходя по этому уже довольно давно знакомому мне пути. Мраморный пол, укрытый алым ковром, на стенах – полотна кисти знаменитых художников, рядом – великолепные скульптуры… Лестница… И волнение, словно бы волнами поднимающееся откуда-то из глубины сердца, предчувствие чего-то таинственного, сакрального, неведомого. Такие ощущения я испытывал в первый раз, когда прошел по этой галерее на свою первую аудиенцию. Такие же чувства я испытывал и теперь, словно бы не прошло многих лет. Но теперь к этому чувству примешалось неизвестно откуда появившееся чувство смутной тревоги. Она заставила меня приглушить звук шагов, сдержать взволнованное дыхание. Я не мог понять, откуда она взялась, что послужило ее причиной.
Секретарь молча распахнул передо мной двери кабинета Его Милости и также молча удалился. Я бесшумно скользнул в кабинет. Его Милость стоял у окна, из которого открывался замечательный вид на город, в этот час будто бы окутанный закатным сиянием, тем самым золотым сиянием, которым столь щедро озаряли свои полотна старинные художники. Легкие шелковые занавески бесшумно колебались в такт дыханию теплого летнего ветерка.
- А, мой друг! Входите, входите. – произнес Его Милость, обернувшись ко мне. Я вновь неожиданно для себя восхитился этим тихим, спокойным и таким светлым и чистым голосом. Я невольно подумал, что этот голос слышали миллионы, когда Его Милость во время путешествий выходил к народу и подолгу беседовал с людьми.
- Нам предстоит важный разговор. – Его Милость, жестом указал мне на обитое бордовым бархатом резное кресло. – Как Вы, должно быть, понимаете, сегодня у Вас не простая аудиенция. – Его Милость немного помолчал, вновь взглянув в окно, – золотое от закатных лучей небо, легкие белоснежные облака, – затем продолжил:
- Я пригласил Вас в первую очередь как друга, как очень близкого друга, которому я не побоюсь поверить свои самые сокровенные тайны.
Я в замешательстве взглянул на Его Милость, однако в его глазах я не увидел ни тени улыбки; они спокойно и выжидательно смотрели на меня. Я слегка наклонил голову в знак внимания.
- Я вновь сегодня думал о Далекой Стране. – В голосе Его Милости мелькнула тень грусти. – Мне не удалось посетить ее во время моего путешествия. Но я бы очень хотел этого. Эта страна пережила очень много тревог и страданий, но я знаю, что несмотря на это, она сохранила свои дивные, прекрасные, завораживающие традиции. Я сегодня долго молился за нее. Я хотел бы сказать ей, что ее традиции прекрасны, что ее свет, который она может дать другим,– живителен… Вот, взгляните сами! – с этими словами Его Милость подошел к столу, взял листок бумаги и вновь повернулся ко мне. Затем он прочитал с этого листа некий очень красивый текст; язык был мелодичен, певуч и словно светился каким-то неведомым светом.
- Вы знаете, что это? – спросил Его Милость, когда окончил чтение.
- Должно быть, это молитва. – предположил я, покачав головой. – В этих словах чувствуется что-то доброе и светлое.
- Да. Вы правы, друг мой. – ответил Его Милость. – Это одна из самых любимых и самых прекрасных молитв в этой стране. Время страданий для нее закончилось. – Его Милость положил листок на столик и вновь подошел к окну. Над городом все так же горел закат. Внезапно он резко обернулся и пристально взглянул на меня. Я удивился, потому что этот его взгляд, пристальный и проницательный, как будто вновь разбудил во мне то чувство тревоги, которое я ощутил, когда шел по галерее.
- Вы нужны там. – тихо и спокойно произнес он. У меня перехватило дыхание.
- Да. Именно Вы. – Его Милость так же пристально смотрел в мои глаза. – Я уверен в Вас – Вы сможете сделать то, что не удалось, и возможно, уже никогда не удастся сделать мне. Станьте тем лучиком любви, который я хочу передать Далекой Стране! Я, уже наверное, не смогу… Это был мой самый прекрасный и светлый сон…
Аудиенцию у Его Милости я покинул в некотором смятении.
***
Я отправился в Далекую Страну. «Первый апостол любви после многих лет забытья». Так назвал меня Его Милость, когда я дал согласие исполнить его просьбу.
Только прибыв в Далекую Страну, я с немалой надеждой отметил, что она восстанавливается после многих лет бедствий и страданий, выпавших на ее долю. Возрождались обширные поля, над которыми вскоре появилось сияющее на солнце золото пшеницы, восстанавливались прекрасные храмы и монастыри, в которых вновь звучали прекрасные молитвенные распевы Далекой Страны, вновь необъятную даль наполнял ликующий перезвон тысяч колоколов.
В столицу я прибыл холодным утором мартовского дня. Было пасмурно, то и дело принимался сыпать колкий мелкий снег, порывами налетал резкий холодный ветер. Я, едва обустроившись на новом месте, отправился туда, где находился прекрасный храм, известный мне по старинным открыткам и картинам. Но когда я прибыл на место, моим глазам предстало ужасное зрелище. Прекрасный храм был разрушен, изящная архитектура уничтожена, высокие окна затянуты нелепой слюдяной сеткой. От былого величия и красоты не осталось и следа. Во дворе в кучу были свалены какие-то доски, обломки камня, какой-то другой мусор, среди которого я с горечью увидел прекрасные деревья сада, окружавшего в былые времена храм. С другой стороны двора стояла какая-то полуразвалившаяся скамейка. Чудесного портала, ведущего внутрь, больше не было; вместо него – безликая полусгнившая деревянная дверь…
Я медленно подошел к разбитым, раскрошившимся ступеням и тут мной овладело такое отчаяние, такая тоска охватила мое сердце! Я ощутил столь глубокое чувство слабости, беспомощности, одиночества, что упал на колени перед разрушенным порталом и разрыдался. Я рыдал горько, безутешно, и мою одежду покрывал мелкий мартовский снег, сыпавшийся с как будто бы опрокинутого, серого безучастного неба. Все вопросы, до этого момента таившиеся где-то в глубине сердца, вдруг обступили меня и словно мешали свободно вздохнуть. «Смогу ли я? Достоин ли я? Достанет ли моей веры? Сколь крепка она?». Эти и многие другие вопросы, подобные им, теснились, плясали вокруг меня, словно в диком нелепом танце… Внезапно, сквозь пелену слез я увидел сидящего на развалившейся скамейке человека. Я поднял голову и пригляделся. Человеком оказалась маленькая худенькая девочка лет семи. Она была очень плохо одета, в какое-то легкое, износившееся, местами протершееся до дыр пальто, светлые волосы были покрыты грязным дырявым платком. Девочка дрожала от холода, пытаясь плотнее завернуться в свое плохонькое пальтишко… На ее глазах от холода выступили слезы, которые, скатившись по бледненьким щечкам, превращались на морозе в крохотные серебристые льдинки. Увидев это, я быстро вскочил, подбежал к ней, и сорвав с себя плотный подбитый мехом плащ, скорее укутал ее и крепко обнял, чтобы немного согреть. И обнимая ее тоненькую дрожащую от холода фигурку, я внезапно все понял… Как же мало стоили все эти мои вопросы, теперь показавшиеся мне столь глупыми, неразумными, нелепыми! Я крепче прижал головку девочки к своей груди и тихо прошептал самому себе: «Да будет воля Твоя!»
***
Сегодня мне пришло письмо. На конверте значилось «Секретариат Его Милости». Быстро распечатав конверт, я достал письмо. Первые же строчки повергли меня в смятение. Письмо было написано первым секретарем Его Милости; от его имени он просил меня срочно вернуться.
Я работал в Далекой Стране уже десять лет. За это время она словно воскресла, и в этом своем воскресении стала еще прекраснее, еще величественнее. Я подумал, что порадую Его Милость добрыми известиями из столь любимой им страны, поэтому я решил не откладывать отъезд и выехать на следующий же день.
По возвращении меня ждало печальное известие – Его Милость серьезно болен. Меня встретил первый секретарь и сообщил, что Его Милость желает меня видеть.
- Друг мой… - прошептал Его Милость, когда я вошел в его комнату. – Я думал, Вы не успеете… Мой личный врач сказал… - После этих его слов на мои глаза навернулись слезы. Его Милость заметил это.
- О, нет! Прошу – не плачьте! Скажите лучше, как там, в Далекой Стране?
Я упал на колени и заливаясь слезами, произнес:
- Далекая Страна славит Господа!
- Да… Да… Как хорошо… Как я ждал этого… - прошептал Его Милость. По его щеке скатилась слеза. – Благодарю Вас, друг мой! – После этих слов Его Милость с усилием приподнялся на постели – силы почти оставляли его – и прошептал:
- Дайте… Дайте мне Ваши руки… Вот так… - он взял мои руки в свои и, поднеся к губам, поцеловал.
- Передайте это Далекой стране… прошу Вас…
Я молчал, и по моим щекам катились слезы.
На рассвете Его Милости не стало. После церемонии прощания я вернулся в Далекую Страну.