она юна была и знать
ещё не смела так о многом
вела её старушка-мать
румяным детством быстроногим
а гдетотам над головой
на этаже четвёртом-пятом
млел первой негой половой
пацан челом биясь лохматым
пока игрушечной ногой
она во двор неслась с котами
он в окна глядывал нагой
с пропахших юностью татами
он жил с измученным котом
носил про всяк пенсне и биту
и стал набоковым потом
и написал свою лолиту
и умер ветхим стариком
ползя к окну вдоль одеяла
на ту кто страсть в него вселяла
глядеть влечением влеком
прошли наверное года
и заподозренный в неладном
был номер вскрыт
и все в парадном
вздохнули скорбно
таки да
он возлежал повёрнут вбок
неприхотливо ясночёло
уж не глазастый паренёк
а убелённый старичола
был скручен жизненным пике
что лист ноябрьской осины
присох роман к его руке
как груз
как грех невыносимый
пытались все семь долгих дней
отнять роман скрипя зубами
но он отдался только ей
сто лет как бабушке и маме
такая вышла ей звезда
весь век быть музой чьей-то зыбкой
и прочитав сказала
да
и померла во рту с улыбкой