Мы сидели в комнате напротив друг друга и разговаривали. Неожиданно для меня он спросил: «Как ты думаешь, что может быть за окном?» Это прозвучало совершенно спокойно и невозмутимо.
Меня смутила его незаинтересованность в моём монологе. Хотя он сидел, продолжая слушать. Такое ощущение, что ему было всё равно: буду ли я дальше развивать тему, о которой мы говорили ранее, или же начну говорить об окне. Я, увлечённый беседой, не останавливался ни на одном из элементов комнаты. Окинув быстрым взглядом замёрзшее окно, коротко ответил: «Зима».
Он удивлённо поднял брови. Я почувствовал себя немного нелепо. Некоторое время я смотрел то на него, то на окно; он почти незаметным кивком согласился и дал понять, чтобы я продолжал.
С неохотой, переведя взгляд на окно, я начал описание: «Двор, снег, детская площадка, дети, машины…»
Повторяя, будто мантру, по нескольку раз одно и то же, я всматривался в рисунок окна. Его лабиринты завитков и узоров уводили меня в забытье, и у меня начало складываться ощущение, что я наблюдаю через замороженную линзу совсем другой мир.
Под моим окном второго этажа торчал козырёк подъезда. По краям две цветные скамейки продолжали дорогу до тротуара, уводившего людей в бесконечность большого мира. Такое ощущение, что скамейки ещё сдерживали сугробы, наваленные на клумбы между подъездами. Центра двора разбавлял чёрно-белое кино зимы яркой детской одеждой. Он, как муравейник, кишмя кишел ребятней и погрузившимися в детство бабушками и дедушками, разнося громкие весёлые визги по всему двору. В этом хаосе зимних забав строились и рушились крепости, покорялись горки, для того, чтобы с них съехать, звенели коньки и манили своей неизвестностью ледяные лабиринты… Нарезая круги, по периметру площадки скользили двое лыжников.
Огромный квадрат двора с въездами через три арки потихоньку заполнялся машинами. Каждый въезд напоминал о разнообразии внешнего мира. Один выходил на центральную улицу и доносил беспорядочный шум дороги. Другой, будто завлекая покинуть двор, манил рекламой ряда магазинов. Среди них выделялись пекарня и парфюмерия, создающие своими запахами необыкновенные шедевры кондитерки. С противоположной стороны гремела стройка. А третий въезд доносил истеричный визг школьного звонка. Духовитый и дребезжащий мусоровоз сделал круг почёта по нашему двору. Такое ощущение, что он не вывез мусор, а рассеял его повсюду. Соседи снизу жарили рыбу. Где-то шумел телевизор, играли на фортепьяно... Последние лучи солнца, попадавшие в сумерки двора напоминали шафрановый джем, смешивающийся с густым сливовым вареньем. В окнах, словно играясь, беспорядочно загорался свет. Машины, всё чаще заезжавшие во двор, пускали по стенам солнечных зайчиков. И во дворе, как котле, собиралась вся эта оргия звуков, запахов и цветов, словно смешанная невидимой ложкой.
Голос, как будто почувствовав приближающееся завершение, резко вернул меня обратно: «Ты уверен, что это за окном?"
Я начал зябнуть. В смущении стал приглядываться. Сначала к собеседнику, уже одетому в тёплую одежду. Потом к стенам, мебели, деталям. Стены стали раздвигаться до масштабов двора. Мы сидели на скамейках возле моего подъезда. У меня пронеслась мысль: «Вот это пантеизм! Неужели так же можно было создать любую картину или образ? А если мы во дворе, то что тогда за моим окном?»
И тут я повернулся к окну. И там, за замёрзшим узором, кто-то смотрел во двор…
сентябрь 2016