Я Грета, почти что Герда. Об этом никто не помнит.
«Гони эту мразь и погань, крестом её осеня!»
Но были и дом, и розы, и мальчик в соседнем доме, и мы прикрепляли санки – к большим расписным саням. И маковые ватрушки. И бабушка в мягком, жёлтом – да, помнится, в жёлтой шали. И звёздочки над мостом.
И это мгновенье было. Когда ледяным ожогом... когда и вдохнуть не можешь, и ужас хватаешь ртом. Нельзя мне, как тёплой шальке, оттаять и отвисеться на вешалке у камина… отплакался – и здоров. Но там, где глухая наледь, колотится, рвётся сердце: услышьте меня, услышьте! сквозь ругань и детский рёв…
Тогда-то меня и взяли. И сани скрипели едко, и лошади мчали, мчали, и ветер бил в капюшон. Но я оставляла метки – кидала монетки, ветки, и варежки, и колечко – чтоб мальчик меня нашёл… Ещё башмачок на речке. И что-то в ограде старой. Ещё, где цветы коварны, и манят на берегу, и там, где воронья пара – по-моему, кар-рл и клар-ра, и в дикой разбойной чаще, и дальше – в густом снегу.
И были дворцы, и башни, и скука промозглых комнат, плутал по метельным залам задумавшийся хорал. А льдинки для слова «вечность» укладывались в такое, что пьяный отец в трактире когда-то дружкам орал.
Обманом добыть мальчишку – вихрастого злюку-принца, и стать ему «вечной» сказкой, хрустальной и ведьмовской. И как-то пожить голодным, несбывшимся материнством. Дарить и коньки, и пазлы, и что ещё под рукой…
Но грянет весна-девчонка. Счастливая и простая, дворцы на куски пластая, к реке расчищая сток…
И, честно. Я буду рада. Когда растекусь-растаю. Собой напитаю корни, собой подниму росток… В объятье раскину руки. Встряхнусь, молодое древо, и выпущу дымку почек, и выстелю тенью дол.
И буду я просто Грета, а вовсе не королева. Услышьте меня, услышьте! – я к солнцу тяну ладонь…
21.12.16