В один из декабрьских морозных дней 1939 года Софья вдруг почувствовала жгучую боль в области поясницы. Живот опустился вниз и ходил ходуном, словно ребёнок старался освободиться. Перемогая боль, кое-как доплелась до матери. Объяснять ничего не пришлось, мать всё поняла сама. Заставила отца затопить баню, приготовила чистые холстины, клеёнку.
Роды были непростые, матери пришлось немало потрудиться, чтобы ребёнок появился на свет. Софья лежала белая, с тёмными кругами возле глаз. Лизавета повернула ребёнка к свету:
-Девчонка у тебя.
Софья, скрывая слёзы, отвернулась к стене. Физические муки наконец закончились, но на смену им пришли душевная боль. Что теперь делать с этой неожиданной прибылью? И что скажет она мужу, если он всё-таки объявится?
Мать тем временем деловито обрезала пуповину, перевязала суровой ниткой. Из большого ковша над деревянным ушатом обмыла ребёнка тёплой водицей, завернула в мягкую пелёнку.
Свёрток подала дочери:
- На, полюбуйся на свою красавицу.
Слабыми руками Софья приняла младенца. Попробовала дать ему грудь, но девочка только уморительно высунула крохотный язычок и сосать не стала. Теплота и беззащитность ребёнка успокаивающе подействовали на мать, и спустя некоторое время обе спали крепким, невинным сном.
Отец, который всё время родов метался по двору, то принося, то вынося воду, теперь сидел на берёзовой чурке, совсем обессилевший от волнения, не замечая холода Когда жена вышла на улицу, бросился к ней:
- Ну что там, мать?
-Что, что – внучка у тебя!
- Софья как?
- Да что ей доспеется – спят теперь обе. Думай, дед, как назовём младенца?
- Слава Богу! – Иван перекрестился.- А девочку давай, мать, Настасьей назовём?
- Настасья? Таська значит? Ну пусть будет Таська.
Старшие дети, проснувшись утром, услышали, что кто-то плачет на печи. Санька и Надя стали допытываться у бабушки, кого же прячут от них. Бабушка достала тугой узелок, замотанный в пелёнки.
- Вот смотрите, дед ездил в лес и нашёл под черёмухой. Сестрёнка теперь будет у вас.
- Баба, а как зовут её?- Надя с недоумением смотрела на крохотное личико. Та неожиданно зевнула во весь свой розовый беззубый рот.
- Ух ты! Ещё и зевает!
-Таська её зовут!
Дети больше ни о чём не спрашивали, поверив бабушке на слово.
Девочка, на диво, родилась здоровенькой. Постепенно стало понятно, что ни на кого из родственников не походила: светлые льняные волосёнки, голубые глазёнки.
Спала Таська в колыбели. Старшая сестрёнка Надя водилась с нею, хотя сама была всего на 3 с половиной года постарше. В год с небольшим Таська вовсю шлёпала по некрашенным, добела отскобленным половицам. Если вдруг ей хотелось спать, хватала длинную пелёнку, совала сестре в руки и звонко кричала: «Надчишка-а-а, пеленай меня». Черноглазая спокойная Надя покорно брала из рук девчушки пелёнку и обматывала вокруг её тщедушного тельца, потом сваливала светлый кокон в люльку и начинала качать, напевая.
Не раз подросшая Тася прибегала домой со слезами.
-Мама, а кто такой – сураз? Тётка Анисья сказала на меня, что я – сураз!
- Не слушай ты эту дуру старую. – Мать утирала слезинки с заплаканной щеки и задумывалась.
Дни летели один за другим. В работе, в ежедневных хлопотах некогда было думать о муках совести. Семейство подрастало и требовало пропитания. Софья бралась за любую работу, лишь бы прокормить своих галчат.