Бросаю ком глины на круг и вращаю колесо…, трудно объяснить, но игрушку (хоть и неудобно), а леплю за гончарным кругом. Глина находит приют в душе, возвращая ей утраченные картинки невозвратной стороны, название которой - детство. Леплю всадника – свистульку, когда то придуманную гончарами Сойкинского полуострова, как всякое народное творение из глины, она от корешков до маковки гротесковая, а значит чудаковатая. И надо же такому быть, чего мастеровой люд удумал, взял да и перенял сходство с памятником Александру третьему, через эту самую чудаковатость излил почтение, и любовь к царю, вопреки всем многочисленным колкостям отпущенными высокими лбами памятнику - «чемодану». Люба мне ещё и потому, что напоминает она, моего деда по материнской линии Петра Дмитриевича, помимо внешнего сходства он, как и царь питал страсть к рыбалке и охоте. Из этих двух, складывалась третья- приврать , нет-нет, дед был честнейшим человеком, приврать, это когда он пабаски травил-сказывал. Рыбалил дед в отличие от той рыбалки царя (которая стала притчей), весьма своеобразно. По его признанию, мять осоку на неудобьях берега - дело бестолковое.
Настрой «чуйки», когда рыба сама пожелает быть пойманной, не подводил его ни разу. Бывало, метёт - убирает ночные сновидения птицы, животинки спохватится вдруг, будто пролил узвар горячий на себя, бросит метлу, побежит за баночкой из под монпансье, штук пять - шесть червей наскоро в неё отквартирует, схватит на задках двора палку из лещины с притороченным обрывком лески, крючком без «губы»,
пробкой с воткнутым гусиным пером - «пыплавком» и, никакое бабушкино причитание не в силах остановить его. Она обречённо машет рукой, и нашёптывает Николе (кому ещё остаётся) вразумить большевозростное дитятко. Процесс же шествия по деревне с уловом, нанизанным на очищенный прутик лозы (кукан) был гораздо продолжительней, чем сама рыбалка. На бабушкино шпыняние - Всё фарисействуешь? Ответ был один.
- Боженька ручонки соорудил коротковатые, не показать, какая с крючка сошла. Меня донимало любопытство увидеть, какой же величины та самая рыба, которая всё время сходит с крючка, и я увязался за ним порыбалить. На берегу, дед срезал огромный лопух и давай им бить по воде, боясь что он распугает всю рыбу, отошёл подальше, пока рассупонивался дед засобирался с хорошим уловом карасей на жарёху. По дороге наставлял:
- Пенёк, учись у природы, умная у неё головушка, бачив как гуси у берега затевают игрища поднимая со дна ил, а там снедь и такой жор на рыбу нападает, только подсекай да успевай с крючка сымать.
Удивительно, будучи азартным он ни когда не брал больше нужного. На охоте с ним не бывал, по той поре годками не вышел, но и здесь, разумность потребы главенствовала. Но если дело касалось охотничьих собак, дед терял голову вместе с шапкой. Однажды,
свёл на базар почти годовалого бычка, продал, да как на грех попался гончак, а верней гончая, по кличке Пройда. Сторговались…, и здесь же удачную покупку отметили. Заявился домой Пётр Дмитриевич с собачкой Пройдой, но без денег. Бабушка в голос, это же надо такое отчубучить, голова у дедки бо-бо, а тут ещё одна оказия приключилась, Пройда из - закути, в которую определил её, сбежала. Дед с расстройства места не находит, но мир не без добрых людей, а советчиков, квадратно гнездовым способом насажено ещё больше. Сосед, Паша «зелёный», советом мудёрным одарил.
- Видать по всему Пётр Дмитриевич, собачка ума большого, да местность ей не знакома, где то блукает поблизу , ты покричи в трубу, луна пойдёт и она возвернётся.
Через минуту всё что стояло – томилось, выстроилось у припечка, Пётр Дмитртевич, до половины торчащий из хайла печки полуосипшим голосом не кричал, а молил.
-ППроооойдааааа, Пройдочка...
Вынырнув, весь измазанный сажей, тем же голосом ко мне.
-Пенёк, а ну поди послухай, луна идёт?
Я бегом выскакиваю, смотрю на небо…, возвращаюсь.
- Нет дедушка луны, только солнышко.
Дед хватает ружьё, кричит, что застрелит этого недоуздка Пашу.
Бабушка наперехват. Умоляет.
-Хоть и недомерок, а у него шестеро деток, кто будет сирот на ноги ставить?
При слове сироты, гнев деда становится прахом, он корчится, будто прихваченный паховой грыжей. Вешает на место ружьё, возвращает горшки в печку, начинает прибираться. Он всегда после каждого «несчастного случая» с ним, метёт, даже если вокруг идеальная чистота. Затем мы едем в «провалья», там за слоем глины, белый, что тебе сахар песок. На тарантаечке его везём и ссыпаем в закрома русской печки. Засыпав до краёв сделанных дедом бортик окаймляющий лежанку, ещё раз протапливаем печь. Дед пОрхает на припечек, суёт руку в песок; охает, кряхтит, озвучивает намерения.
- Сёдня, непременно надо трогаться в «Ахрику»
С нетерпением жду, когда упокоятся дневные труды праведные. Перед вечерей бабушка творить молитву. Вечеряем. Благодарим бабушку и забираемся с дедкой на печку. Медово-охристый свет лампадки ласкает лик Николы Угодника, ложится на стены побеленные глеем, мягкой кошачьей походкой шныряет по закуткам и скрывается в полумраке чулана. Уже не упомнить сколько раз, вот так, на печке, под тихий говорок деда я оказывался в далёкой стране с манящим названием «Ахрика». Жарко, таинственно и немного тревожно, оно и понятно, сегодня будем пополнять запас воды, а это опасно, к воде явятся непременно хищники. Я боюсь больше всего встречи с крокодилами, усердно выполняю все распоряжения деда: чищу ружья, порох, беру бездымный он меньше отсыревает и не даст осечки.
-Кого стращаешься с тем и повстречаешься, и тут же дед делает два предупредительных выстрела. Ко мне чуть ли не с криком.
-Да что же ты мнёхаешься, стреляй…
Мне же кажется, что крокодил уже на печке и вот – вот, тяпнет меня, поджимаю ноги, коленками касаюсь носа, готов закричать…, тут раздаётся голос бабушки.
-Петя, угомонись …, малец буквы» р» не выговаривает, ты ещё и заикой его сделаешь. Дед не слушает, сажает меня на спину слона, а сам вожжами связывает крокодила забравшегося на печку. Нам поспевает подмога- разъярённые носороги… Дед ещё что то бубнит, я покачиваясь на спине идущего слона его уже не слышу, сон пеленает страхи и я блаженно улыбаюсь…
Вместо эпилога.
Умер Пётр Дмитриевич за своим любимым занятием, на берегу лойкинского пруда, рядом кукан с огромным карасём, воистину царским, с роду в деревне такого ни кто не ловил, не видывал. Улаживая дела, я пробыл на хуторе Ильинском до января. Зима выдалась на редкость снежной и холодной, намёты подпирали стрехи, всё как в детстве. Мой день рождения отметили в дедовском доме, Гостей уложил на достойных местах, сам забрался на печку. Под утро зазвонил телефон, беру трубку, звонит друг с Анголы (двадцать лет уже, как он там работает).
-Привет Васильевич. С рожденьицем! Слушай, от тебя только и надо, получи загранпаспорт, остальное берём на себя. В работе появилось окно, хотим пару недель покатать тебя по Африке. В это трудно поверить, но это произошло именно здесь, на печке, на которой мы с Петром Дмитриевичем путешествовали в далёкую страну «Ахрику».