Не очень-то освещено для счастья плоти назначенье.
Просматривается одно сквозь фимиам и пыл влеченья:
Итог: завещанная цель- рождение себе подобных.
Проходит сексуальный хмель. Сближенье стало неудобным.
Что есть любовь?.. И что есть грязь?
И свет?.. И что такое нежность?..
Чтить, как в Элладе, или клясть «тоскующую» принадлежность?..
Есть имена у чар любви. Нет имени у средства связи.
Пах не хотят одушевить. Не из него ль мечты вылазят
Людей великих и смешных – детей, подверженных соблазнам?..
Добро бы только чад блажных. Искус приходит к самым разным.
Всепобеждающая власть ведет Антония на ложе
И побуждает Клео пасть, припасть к нему в ответной дрожи.
Для них не существует стыд. Промежность, как щека, прекрасна.
Нет оснований для обид, когда хмель выдохся согласно.
Но те, кто любят не любя, как любят тех, что презирают,
Кто «пашут» не блюдя себя, - в стыде живут и умирают.
Является «небес избранник», приносит «правила игры».
Парим. Но …умер «божий странник». Любовь летит в тар-тарары.
Мысль возвращается к истоку. Нашла либидо и туман.
И ум склоняется к пороку /доказано: любовь – обман/.
Слетает культ прекрасной дамы. Тьма покрывает божество.
Нет больше веры в волшебство. Взираем на принцесс из ямы.
Низводится до «бабы голой» рай сладостный, зовущий жить.
Но те, что жаждут есть и пить, отнюдь не презирают голод.
Почто ж третирут в любви ее телесные начала,
Замешанные на крови?.. Что бы все это означало?..
Забрезжится в туманной дали, что мы себя же обобрали
И снова наступает мрак. Дружки поют: давно бы так!..
А мы в рядах марионеток штампуем сексапильных деток.
1989